Римский карнавал
Шрифт:
— Приятно слышать. Именно этого я и хотел. Не думай, что ты можешь обращаться со мной, как с другими.
Снова ее острые зубы впились ему в руку; он ухватил ее за плечо, ослабив хватку на запястье. Она стала царапать его лицо. Азарт борьбы охватил обоих. Он снова попытался схватить ее за руки, но она сумела вцепиться ему в ухо и стала его выкручивать.
Через несколько мгновений они катались по полу, каждый из них испытывал смешанное чувство ненависти и желания — уж такими они были.
Она
— Ублюдок! Скотина! Кардинал! — насмехалась она.
Она лежала на полу, тяжело дыша, глаза ее сверкали, одежда порвалась, мысли были заняты поиском новых оскорблений, которые можно было бы бросить ему в лицо.
— Весь Рим знает, как ты ревнуешь к своему брату. Ты, кардинал! Я ненавижу тебя вместе с твоими одеждами и любовницами… Я ненавижу ваше святейшество. Я ненавижу тебя, кардинал Борджиа. он бросился на нее; она отбивалась; он сыпал проклятьями; через некоторое время оба замолчали.
Потом она засмеялась, поднявшись с пола и взглянув на свое отражение в блестящем металле зеркала.
— Мы похожи на двух нищих, — заметила она. — Как я скрою эти царапины, синяки, которыми ты меня украсил, скотина? Ну, я тебя тоже неплохо отделала. Но не стоит жалеть. Я начинаю думать, что пол не хуже кровати.
Он с ненавистью смотрел на нее. Ей нравилась его ненависть. Она возбуждала сильнее, чем нежность.
— Теперь, вероятно, — сказал он, — ты будешь более осмотрительной, когда встретишь моего брата.
— Это почему?
— Потому что ты убедилась, что я человек с характером и не лишен темперамента.
— Я в восторге от твоего темперамента, Чезаре. И не проси меня отказаться от удовольствия подстегнуть его.
— Ты хочешь сказать, что не собираешься отказываться от моего брата?
Она сделала вид, будто раздумывает.
— Мы получаем друг от друга такое наслаждение, — произнесла она почти печально, стремясь вызвать у него новый приступ гнева.
Но он хранил спокойствие.
— Если ты предпочитаешь того, над кем смеется вся Италия, что ж, продолжай с ним развлекаться.
И вышел из комнаты, оставив ее возбужденной, но несколько разочарованной. ***
Папа с тревогой наблюдал за все растущей враждой братьев.
Маленький Гоффредо ничего не понимал. Он так радовался, что обоим его братьям нравилась его жена; но когда он узнал, что восхищение его женой стало причиной их раздоров, подобных которым раньше не было, то начал беспокоиться.
Джованни редко покидал апартаменты Санчии. Он любил кататься
Потом неожиданно, казалось, Чезаре потерял всякий интерес к Санчии.
Его отец послал за ним, чтобы вместе обсудить какое-то важное дело; Александр начинал понимать, что предпочитает решать политические вопросы с Чезаре, а не с обожаемым Джованни.
— Дорогой мой, — сказал папа, обнимая и целуя Чезаре, — я хочу обсудить с тобой довольно важный вопрос.
Александр с восторгом увидел, как хмурое лицо сына прояснилось, едва он услышал его слова.
— Я хочу, — продолжал Александр, — поговорить о муже Лукреции, о Сфорца.
Губы Чезаре скривились, выражая презрение.
— Твое мнение полностью совпадает с моим, — заметил папа.
— Я не могу без горечи думать о том, что моя сестра вынуждена проводить дни в далеком городке, вдалеке от нас… А ваше святейшество посылали ему приказы, которым он не подчинялся. Хотел бы я избавить Лукрецию от этого недоумка.
— Именно для того, чтобы обсудить такую возможность, я и послал за тобой, Чезаре. Но это должно остаться строго между нами.
— Между нами двумя? — переспросил Чезаре.
— Между нами двумя.
— А Джованни?
— Нет, Чезаре, нет. Я не стал бы доверять это Джованни. Он легкомыслен и не настолько рассудителен, как ты, Чезаре. Я хочу, чтобы это дело не получило огласки, именно поэтому я решил довериться тебе.
— Благодарю вас, ваше святейшество.
— Сын мой, я решил избавить свою дочь от этого человека.
— Каким образом?
— Существует развод, но разводы не одобряет церковь; как глава церкви я должен отрицательно относится к ним, если только уж речь пойдет о каком-то исключительном случае.
— Ваше святейшество, вы предпочли бы другой способ?
Александр кивнул.
— Это невозможно, — сказал Чезаре. Глаза его сверкали. Он размышлял. Было печально узнать, что должен умереть Вирджинио Орсини, но совсем другое дело Джованни Сфорца, о нем он не станет печалиться.
— Первая наша задача — вернуть его в Рим, — сказал папа.
— Давайте сделаем это.
— Легче сказать, чем сделать, сын. Провинциальный господин питает некоторое недоверие к нам.
— Бедняжка Лукреция, как она, должно быть, страдает!
— Не уверен. Ее письма становятся более сдержанными. Иногда я чувствую, что хозяин Пезаро уводит нашу Лукрецию от нас, что она становится больше его женой, чем нашей дочерью и сестрой.
— Мы должны помешать ему. Он лишит ее всякого очарования. Превратит ее в безжизненную куклу, она станет скучной, как он сам. Надо вернуть ее домой.