Римский медальон
Шрифт:
— Успокойся, дорогая. Все эти «феномены» — не более чем суеверие и воспаленное воображение.
— Ты заблуждаешься! По-настоящему проникнуть в эту сферу мешает вот такой неоправданный скептицизм. — Она допила коньяк и продолжила без видимой связи: — Во всяком случае, не доверяй Джаннелли. В этой жгучей особе есть что-то подозрительное, беспокойное.
Эдвард рассчитался с официантом. Они спустились по небольшой лестнице с террасы и продолжали разговор уже в аллее парка.
— Я заметил, что Салливану не нравится, когда
— А мне приятно его злить. Вообще-то человек он неплохой и, наверное, по-своему любит меня. — Она покосилась на Эдварда. — Только он постоянно в разъездах, а я сижу одна…
— Все понятно. И как же ты убиваешь время? Слушаешь классическую музыку?
Оливия невесело рассмеялась:
— Денно и нощно. Можно сказать, только этим и занимаюсь. — И она взяла Эдварда под руку.
Так, беседуя, они медленно спускались на площадь дель Пополо.
Человек, до сих пор следивший за ними, скрылся в другом направлении. Это был тот самый невысокий худощавый господин средних лет, который не спускал с Эдварда глаз на открытии выставки в британском посольстве.
В этот вечер в большом зале антикварного салона на площади дель Пополо царило оживление. Повсюду: на полу, на столах, в витринах, на стенах — были расставлены, разложены и развешаны предметы, предназначенные для продажи на аукционе: мебель, картины, утварь, ювелирные украшения.
С небольшого помоста аукционист вел торги.
— Номер сто четырнадцать. — Он говорил с профессионально-занудной интонацией. — Бра деревянное, позолоченное, с инкрустацией. Пятнадцать тысяч лир.
Кто-то из публики поднял руку. Одна за другой потянулись другие руки. Каждый жест означал повышение ставки. Аукционист тотчас вслух повторял предложения покупателей:
— Шестнадцать тысяч, семнадцать тысяч… восемнадцать… тысяч… — Он быстро оглядел зал, чтобы проверить, не упустил ли чью-либо цену. — Восемнадцать тысяч — раз… Восемнадцать тысяч — два… Восемнадцать тысяч — три… — Он последний раз стукнул деревянным молотком. — Продано!
Служитель в серой форменной одежде прошел в зал и передал билет покупателю. Аукцион продолжился.
— Номер сто пятнадцать. Туалетный столик с зеркалом, белый, лакированный. Двадцать тысяч лир…
Служители выносили называемые аукционистом предметы и демонстрировали их публике. Безмолвные, в своей серой униформе… Обряд, который они совершали, скорее походил на похоронную церемонию.
Солидные постоянные покупатели сидели в креслах. Остальные толпились у входа или стояли вдоль стен.
Оливия и Эдвард протиснулись сквозь толпу и остановились в проходе. Оливия огляделась и махнула рукой Салливану, стоявшему у стены неподалеку.
— Твой барон тут как тут, — прокомментировал Эдвард.
Лавируя среди публики, Салливан направился к ним:
— Привет!
— Как дела? — поинтересовалась Оливия. — Купил что-нибудь?
— Ничего
Аукцион продолжался, и Салливан, беседуя с Оливией и Эдвардом, дважды вскидывал руку, чтобы назвать свою цену, однако делал это скорее машинально, чем из большого желания приобрести что-то.
С любопытством оглядев зал, Эдвард спросил у Салливана:
— Сколько времени это продолжается?
— Со вчерашнего дня. И закончится послезавтра. Хотите купить что-нибудь?
За Эдварда ответила Оливия:
— Нет, это я привела его сюда, чтобы посоветоваться с Баренго. У Эдварда есть одна вещица, которую надо оценить.
— Можно взглянуть? Я ведь тоже антиквар. На случай, если вам это вдруг еще не известно. — Он с иронией взглянул на Оливию.
— Но ему нужен настоящий эксперт, — мгновенно парировала она. — Настоящий.
— Кстати, Оливия, — Эдвард поспешил прервать начавшуюся перепалку, — не заглянуть ли нам с тобой в кафе «Греко»? Взглянем на тот самый автопортрет Тальяферри. Помнишь, я рассказывал.
— О, нет-нет! Не хочу углубляться во всю эту историю.
Салливан прислушался:
— Что за история?
— Так, ничего особенного… Это тебя не касается, — подчеркнула Оливия. — К тому же ты все равно не ревнуешь…
Аукцион продолжался. Время от времени аукционист пытался острить:
— Номер сто двадцать пять. Сельский пейзаж в позолоченной раме. Да это же удар по кошельку! Тридцать шесть тысяч лир.
Оливия подошла к молодому человеку, сидевшему с краю у прохода, и, наклонившись, что-то тихо сказала ему. Он кивнул и тотчас поднялся с кресла.
— Я попросила его отыскать профессора Баренго, — обернулась Оливия к Эдварду.
Все трое вышли из зала в коридор.
Взглянув на внутреннюю сторону запястья, где у него были часы, Салливан с рассеянным видом продолжал следить за ходом аукциона.
В коридоре тоже были размещены выставленные на продажу вещи, и сюда, правда не так громко, доносился голос аукциониста.
Знаменитый нумизмат профессор Баренго оказался пожилым тучным человеком. Он остановился у освещенной витрины, вставил в глаз монокль и принялся внимательно рассматривать медальон Лючии. На одной его стороне была изображена сова, на другой — монограмма из двух изящно переплетенных букв И и Б.
— Редкая вещь. Весьма редкая, — заключил Баренго. — И, без всяких сомнений, подлинная. Видите этот припой? Так он выглядит, когда вещь отливают в кустарном тигле. — Баренго с удовольствием вертел медальон в руках. — Кроме того, взгляните на подпись. Очень немногие вещи имеют такую подпись.
— Чью подпись? — Эдвард склонился к медальону.
— Автора. Видите буквы? Это инициалы ювелира, сработавшего медальон. Иларио Брандани. Восемнадцатый век. — Баренго вернул Эдварду драгоценность. — Поздравляю, мистер Форстер. Если захотите продать, я готов поговорить с вами.