Римский Парень

Гэллико Пол

Лени тоже встала, лицо её было бледным от белого шара полной луны, висевшей прямо над чёрной раковиной старой арены, рот раскрыт. Она скорее чувствовала, чем понимала, то, о чём говорил Томми.

– О, Томми, пожалуйста, продолжай.

– Плуты, мошенники, картёжники, воришки, актеры, писатели, просто любители повеселиться, парни со своими куколками, разодетыми в пух и прах – я видел их раскрашенные мумии в музеях,- важные гангстеры, адвокаты. Рим тогда кишел адвокатами, политиканами и просто чернью. Слушай, кое-что можно узнать

по номерам над входами. Если там есть номера, значит, у них были билеты…

– Да, да, Томми! Наверно, костяные.

– Тогда у них были билетеры, швейцары, распорядители. Наверняка у них даже программки были.

Томми улыбнулся и хмыкнул.

– Разве ты не видишь? Вот продавцы программ – они стоят под арками, у подъездов и лестниц и выкрикивают: ‹Покупайте программы! Здесь имена гладиаторов!›

Томми откинул голову, обвел взглядом амфитеатр от начала до входных аркад.

– А жратва и продавцы? Не может быть, чтобы болельщики не хотели пожрать. Интересно, что было у римлян вместо наших сосисок, пива, орехов и шипучки?

– Наверное, мясо на палочках,- сказала Лени.

– Орали, как и наши продавцы: ‹Горячее мясо, горячее мясо!›

– А вино! – прервала его Лени, задыхаясь. – Торговцы вином. Они носили его в мехах…

– Красное и белое вино. И разве они не привозили снег с гор для этого вина? ‹Холодное вино! Холодное вино! Пейте холодное вино – десять монет стакан! Вам сладкого или кислого, сэр?› Шум, крик, гам; люди на галёрке топают ногами, чтобы скорее начинали. Продавцы сувениров орут:

‹Выбирайте свой любимый цвет! Синий или белый!› Белые и синие ленты на рукавах торговцев: ‹За кого болеете? На кого ставите?›

– О, и маленькие глиняные фигурки богов, – выдохнула Лени, – на счастье.

– Конечно. И статуэтки любимых гладиаторов – их можно носить как сувенир или даже приколоть к тунике. Вот у нас, когда едут на состязания, спортивные парни прикалывают к курткам маленьких бульдогов или мулов.

– А девушки продают гирлянды цветов. Их бросят к ногам победителей,- сказала Лени.

– Вот они стоят, в темных волосах яркие цветы, в руках букеты…

Томми обнял Лени за плечи и указал на огромный пол арены.

– А ведь это надо было подготовить, так? Убрать такую махину к выступлениям! Вот тебе и обслуживающий персонал – рабы, конечно. Они размечают площадки боя, ставят подставки, готовят ящики с песком, чтобы засыпать кровь. Присутствуют и должностные лица, судьи, рефери, церемониймейстеры с жутко напыщенным видом, точно наши чинуши в твёрдых котелках. Чиновники всюду одинаковы. И вот толпа рассасывается по своим местам. Люди ходят из ложи в ложу, смеются, заключают пари. С галерки раздается оглушительный свист – на сцене появляются гладиаторы, проверяют подставки и смотрят, где солнце. При жеребьёвке кому-то повезет, и он встанет к нему спиной. Человек, наверно, свистит с тех пор, как появился на свет.

– А можешь ты себе

представить, что делается внизу? Борцы разминаются, надевают бандажи, выслушивают последние советы, подпрыгивают, приседают, чтобы разогреться. Это делает каждый боксёр с тех пор, как существует бокс. Они бьют в воздух, пыхтят, свистят, а внизу, в подземной тюрьме, пленники стоят на коленях и тихо молятся. И вдруг среди шума толпы и криков продавцов из глубины раздаётся нетерпеливый рёв зверей, как у нас в цирке, когда внезапно наступает затишье и слышно, как рычат львы за сценой.

– О, Томми, Томми! – Лени была заворожена.- Это древнее место живёт благодаря тебе.

Глаза её сияли, она встала, откинув голову.

– Так это и было. Всё было так, и люди были. Да, да!

Внезапно она оборвала себя и воскликнула:

– Томми! – И снова: – Томми!

Томми испугался. Она так странно смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Что случилось, родная?

Девушка прижала руки к вискам и заговорила по-немецки:

– Ach, lieber Herr! Es ist nicht m"oglich, aber doch, doch…*

– Хорошая моя, что случилось?

Лени подбежала к нему.

– Томми, ты должен сейчас же пойти со мной. Сейчас же! Еще не поздно. Ты пойдёшь со мной. У меня… как это вы называете? Что-то внутри меня, во мне…

Томми держал её за руки.

– Предчувствие, да, милая?

– Да, да, Томми! Так это называется? Что-то внутри меня, подсказывает мне, что делать.

– Ты хочешь мне сказать об этом? Лени покачала головой.

– Н-нет. Ещё нет. Но ты ведь пойдёшь…

Она взяла его за руку, и они вместе перебежали арену, снова напугав кошек. Пьетро был так поражен их видом, что замолк в середине арии тореадора.

– Тридцать, Виа Палесто, и побыстрее,- распорядилась Лени.

Они вскарабкались в экипаж, и Джиневра с грохотом помчала их по булыжнику, а затем по ровному асфальту, считая этот аллюр галопом по смутным воспоминаниям. Лени сказала:

– Я пока не хочу тебе говорить, Томми. Держи меня, пожалуйста.

Они подъехали к частному дому, недалеко от Римского музея.

– Это наш дом,- сказала Лени. Держа Томми за руку, она позвонила у входных дверей. Пожилая женщина с приятным лицом, в чёрном платье и белом переднике открыла им. Лени взволнованно спросила её по-немецки:

– Ах, Лизель, папа ещё здесь?

– Его нет, фрейлейн Лени. Приходил граф Альберини. Они ушли вместе. Думаю, что они ушли в музей делле Тэрме.

Лени не стала терять времени. Она вскрикнула:

– Идем! О, только б не было слишком поздно! Быстро, Пьетро, к музею делле Тэрме! К маленькой калитке со стороны улицы Джерни.

Возмущенная Джиневра, стуча копытами, повезла их мимо серой громады центрального вокзала, резко повернула на двух колесах и доставила к небольшой железной двери, прятавшейся в высокой, толстой стене.