Рин. Книга I. Звезда и жернов. Экземпляр для свободного и бесплатного распространения в интернете
Шрифт:
– Орцуи ои! Дети божьи! – воззвал в наступившей тишине верховный квистол. – Да прольётся в нас Его воля! Да снизойдёт на нас сияние Его! Да пробудится в наших сердцах Его ревность к миру сему! И да убоимся мы в душах наших сомнений в мудрости Его, Единственно Истинного! Как небо, никогда не падает на землю, так и в сердцах наших, во веки веков, будет стоять храм славы Господа! Те слёзы, что пролил Он, искореняя грехи человеческие, огнём и мечом карая отступивших от Него, омыли, подобно небесной благодати, сердца наши и укрепили дух наш! – голос Его Непогрешимости звучал необыкновенно глубоко и неправдоподобно громко, и все, затаив дыхание, внимали ему, не смея ни на секунду отвести от него свой взор. – Вверив сердца наши мудрости Его, мы обрели искупление всех прошлых грехов и ошибок наших! Мы смиренно склонились пред Его волей и Его могуществом, уповая на Его милость. Мы сказали.
– Вот мы, дети Твои, Отец Наш Небесный! Что мы без Тебя? Лишь прах, косный и бессмысленный. Лишь вздох краткий в бесконечности Твоей. В одном Тебе обретаем мы надежду на спасение! Только к Тебе стремятся все помыслы наши! Ибо Ты один наполняешь этот мир и глубиной, и стремлением, и только Твоими волей и милостью он был сотворён и существует доныне. Кого, как не Тебя должны мы благодарить за это? Кому, как не Тебе возносить нам свои молитвы? И если когда мы и поступаем неправо,
– И всё же, как ни горько признавать нам это, но есть, есть и среди нас те, кто в бесконечной глупости своей, возомнил себя превыше своего Создателя, теша себя непомерной гордынею и превознося себя выше всех, а тем паче – выше слуг Твоих истинных! Тех истинных хранителей заветов Твоих, кто и дни все, и все ночи взывает к Тебе с амвона церквей наших! Тех, кто доносит до детей Твоих Голос Твой! Отступники же молчаливо скрывают ненависть свою к Тебе, хотя, если кто и услышит сердце их, тот содрогнётся: настолько сильна злоба в нём! Они творят несотворимое, прикрываясь именем Твоим. Они сеют смущение в неискушённых умах детей Твоих! Они сеют смерть, страх и хулу Тебе, о, Отец Наш Всесущный! Прости им, о Господи, ибо не ведают они того, что творят в ослеплении своём! Прости, но покарай судом праведным! Покарай, чтобы Зло не проникло в мир, Тобою сотворённый. И прежде всего, покарай здесь, в сём граде твоём достойном, дабы очистить его от этой скверны! А потом, когда Ты закончишь здесь руками нашими, то возбуди в сердцах наших ревность ещё большую и поведи нас туда, откуда Зло это пришло к нам! Дай нам Силу Твою в руки наши и сокруши ими проклятых нечестивцев, дабы не бесчестили они более, во веки веков, Имя Твоё деяниями своими! – казалось, что верховный квистол стал выше ростом. Он повернулся в сторону востока и гневно потрясал кулаками. Голос его звенел, словно все трубы герцога разом. Под конец речи, он резко опустил руки вниз, и тогда, ослепительно белая молния, словно огромная, изломанная, серебряная стрела, низринулась с небес и поразила ясень, под которым он стоял на возвышении, расколов его от самой кроны до середины ствола. Дерево содрогнулось, но не вспыхнуло. Толпа же, и без того бесконечно возбуждённая речью Его Непогрешимости, и вовсе пришла в настоящее неистовство. Каждый рвался немедля, тут же, своими руками, покарать тех самых грешников, о которых им только что говорил верховный квистол. И если бы здесь оказался сейчас какой-либо волшебник, то его, без сомнения, немедленно разорвали бы в клочья, ибо всем было ясно, кого именно имел в виду Его Непогрешимость. Однако ни Дэдэна, ни Нгунги, ни никого, из сопровождавших верховного ита чародеев, здесь, естественно, не было. И неудивительно: ни для кого не являлось секретом, что отношения между Гильдией и Церковью издавна отличались чрезвычайной натянутостью. И всё же, никогда ещё ни один из её высших иерархов не высказывался о волшебниках столь резко и откровенно.
Далеко на холме, с севера от города, задумчиво стоял Н’Нгунги Андгингду Храо Д’Див, Верховный Ит Великой Гильдии Волшебников Западного Инклифа. Конечно же, он всё слышал и видел, и сделал для себя соответствующие выводы. Равно, как и Дэдэн, который, хотя был и не с ним, но тоже всё слышал и видел – с самой высокой замковой башни. Ибо какой же уважающий себя волшебник стал бы недооценивать своего противника и не приложил бы максимум усилий, чтобы узнать, что тот замышляет.
Герцог и окружающие его знатные гости хотя тоже были несколько взволнованы речью Его Непогрешимости, но, всё же, больше являли некоторую растерянность, охватившую их. Им было не понятно, к чему клонит верховный квистол. Почему он решил столь явно, и именно теперь, когда, возможно, без помощи волшебников трудно будет обойтись, выступить против них? И чья это точка зрения – именно его, или же всей Церкви?
Вэйс нди'а Буни тоже был взволнован и растерян. Но не только поэтому.
По случаю прибытия в город верховного квистола, был помилован некий башмачник Креглен, приговорённый, за угрозу поджога, к огненной казни. Его уже заколотили в бочку, и прингид Страстей Господних даже прочитал над ней все полагающиеся для сего случая молитвы, долженствующие облегчить спасение заблудшей души преступника. Оставалось только поднести факел к сложенному вокруг бочки хворосту, но тут, Его Непогрешимость прижал кулак к своей груди, в знак прощения. Бочку тут же разломали, и перед потрясённой толпой предстал, чудом избежавший смерти, башмачник. Ликованию собравшихся на площади горожан не было предела. Впрочем, столь же бурные чувства у них бы вызвало и зрелище свершившейся казни, и вовсе не из-за какой-либо чрезмерной кровожадности, а просто в силу неутолимой страстности их души. Потрясённый ремесленник, обливаясь слезами, произнёс прочувственнейшую молитву, растрогав всех присутствующих, и тут же торжественно поклялся, призвав всех стоящих здесь в свидетели, что не позже следующего месяца отправится в Алкину и доставит оттуда, в ихгородской собор, частицу воли Игуна. Герцог, слыша столь похвальную речь, тут же повелел передать ему, от своего имени, кошель с двадцатью золотыми, а ади Роррен Аду старший послал башмачнику серебряную нательную тахилу, разумеется не свою. Затем герцог с гостями отправился в замок, где уже во всю готовились к парадному пиру, а народ, постояв ещё некоторое время на площади, разбрёлся, кто куда – в основном, по своим любимым трактирам – праздновать дальше. Правда, многие решили проведать усопших на кладбище, где и в обычные-то дни гуляло много горожан, а теперь уж, видимо, и вовсе будет не протолкнуться. Не приходилось сомневаться, что вскоре туда нагрянут бродячие музыканты, и тогда и там вовсю закипят веселье и пляски. И уж совсем немногие, в основном именитые горожане, да ещё – немощные старики, да старухи, отправились по своим домам, или же в гости друг к другу.
Глава 5.
Рин прислушался - отец и мать снова о чём-то горячо спорили. Нельзя сказать, чтобы в их доме всегда царили исключительно мир и согласие. Случалось всякое – и ссоры, и обиды, и взаимные обвинения. Всё, как у всех. Однако сегодня они запирались в своей комнате уже, по меньшей мере, трижды, и причём, с тех пор, как
Однако братишки там не оказалось. Наверное, он снова куда-то убежал проказничать вместе с Ашей. В последнее время они очень сдружились. Рин прошёлся по комнате, достал из-под кровати ящик, набитый сокровищами Лика, и, опустившись на колени, с грустной усмешкой принялся перебирать всякую всячину. Здесь были и разноцветные стеклянные шары, и огромный гвоздь, и засушенные жуки, по-прежнему блистающие своими панцирями, и гусиные перья. Моток бечёвки, деревянная дудочка, цветные камешки и загадочная треугольная медная монета из неизвестно какой страны – его утешительный подарок Лику, за несостоявшуюся прогулку в замок. Рин вспомнил, что выменял её, где-то с год назад, у остановившегося в их гостинице караванного погонщика, который неожиданно польстился на изящный деревянный лепесток, с двери, теперь уже уничтоженного, шкафа. Пожалуй, это была самая выгодная в его жизни сделка! Повертев монету в руках, Рин швырнул её обратно в ящик. …Кусок сургуча, огрызок свечи, несколько маленьких, раскрашенных рыцарей, вырезанных из дерева, шестерня от загадочного механизма, странные кусочки металла, отданные Лику отцом, после каких-то неудачных опытов. Чей-то череп, наверняка от какой-нибудь ящерицы, но Лик всегда гордо заявлял, что это череп детёныша дракона. Ржавая иголка и несколько фигур от игры царей. В коридоре хлопнула дверь, и Рин поспешно задвинул ящик обратно под кровать. Боязливо выглянув в коридор, он увидел отца, в задумчивости стоящего перед дверью в его комнату. Тот повернул голову и, увидев Рина, неуверенно направился в его сторону.
– Вот ты где… Мне надо с тобой поговорить… - он, как не редко в последнее время, выглядел усталым и озабоченным, хотя и старался скрыть это.
– Да, отец, – Рин отступил назад и чуть посторонился, давая тому войти.
– Рин… - начал Вэйс нди’а Буни, тяжело опустившись на кровать Лика. Из-под нахмуренных густых бровей, на Рина грустно взирали странные глаза отца, то и дело убегая куда-то в сторону. Странные не из-за своего цвета, или формы, а из-за выражения, всегда им присущего. Никто больше из людей, когда-либо встреченных Рином, не обладал таким взглядом: столько в них светилось силы и какого-то совершенно никому неведомого знания, и никто не мог его выдержать. Даже господин герцог. Его отец обычно всегда был собран и подтянут. Он всегда знал, чего хотел, и, несмотря на свой уже изрядный возраст (ему уже шёл пятый десяток), он выглядел на удивление молодо и всегда производил впечатление человека недюжинной силы, хотя и не из-за своего телосложения. Однако сейчас его отец был немного растерян и, как показалось Рину, немного даже подавлен. – Как помниться ты был очень недоволен, когда я определил тебя в трапезничие при герцоге? Ведь так?
– Да, отец, – Рин тоже старался не подавать виду, сколь не по себе ему от этого разговора. Судя по всему, вот как раз сейчас ему и влетит за то, что он учинил, в первый и последний раз распоряжаясь на обеде у герцога. И, учитывая сколь расстроен его отец, влетит ему весьма основательно.
– А хотел ты – стать пажом у Фроггана. Не так ли? – отец сжал пальцы в замок и теперь, уже не отводя в сторону своего взгляда, выжидающе смотрел прямо на него.
К чему он клонит? Ведь ему и без него всё прекрасно известно.
– Да, отец, – в третий раз уныло повторил Рин.
– Так вот… - отец поёрзал на краю кровати, поудобнее усаживаясь. Ещё немного помолчав, он затем вновь сдавленно продолжил. – Я поговорил с герцогом… Его Влиятельность тоже придерживается того мнения, что молодому человеку, столь горячему и смелому, как ты, не совсем подобает должность трапезничего. – Тут он словно бы на мгновение запнулся, но тут же вновь взял себя в руки. Однако его волнение выдавали его стиснутые до синеватой бледности пальцы, так что Рин весь невольно сжался, ожидая самого худшего. – Итак. Его Влиятельность тоже полагает, что для тебя гораздо полезнее было бы приобщиться к воинскому искусству и… и уже, когда-нибудь в будущем… если, конечно, ты окажешься этого достоин… присоединиться ко двору его милости уже в качестве одного из его рыцарей… Именно это, мне и сказал господин герцог, во время нашей последней встречи.
Отец грустно посмотрел на Рина, а затем, встал с кровати. Рин же, потеряв дар речи и вообще какую-либо способность соображать, стоял посреди комнаты, словно какой-нибудь столб. Что случилось?! Почему?! Неужели его даже не выпорют, за высказанное им неуважение к сиятельной персоне герцога? Он решительно ничего не понимал!
– Неужели господин герцог отпустил меня, даже без наказания? – спросил он первое, что пришло ему в голову.
Отец едва заметно поморщился:
– На счёт гёрцога можешь не волноваться: я обо всём с ним договорился.
Только сейчас Рин заметил, что на безымянном пальце отца отсутствует перстень из кивилийского серебра, украшенный огромным оранжевым камнем. Отец очень им дорожил и не раз отказывался уступить его даже самому герцогу.
– Почему? – только и смог он вымолвить. – Ведь ты же сам всегда был против!
Вэйс нди’а Буни задумчиво потёр подбородок, а затем, пройдясь немного по комнате, остановился прямо перед Рином:
– Видишь ли… Когда-то давным-давно, когда не только тебя ещё на свете не было, но когда я даже ещё не был знаком с твоей мамой, мне довелось путешествовать по одному, очень далёкому краю… Там я посетил, наверное, самый известный во всем подзвёздном мире оракул. Окуа Ору – Дыхание Неба, так он назывался… Мне было дано предсказание… - тут отец вновь замолчал, но мгновение спустя продолжил. – В предсказании том говорилось, что первый мой сын претерпит величайшие страдания, если судьбе будет угодно вложить меч в его руки… Второй же сын – сам будет хозяином своей судьбы… А судьба дочери скрыта, и ни для кого неведома… Что это значит для Аши – не смог мне сказать никто… Разумеется, я не хотел, чтобы ты был несчастлив, и именно поэтому, не соглашался отдать тебя в оруженосцы, или же ещё, в какую-нибудь профессию, так или иначе, связанную с воинским искусством… – Вэйс виновато взглянул на сына и вздохнул, а на его лице, что казалось просто невероятным, на мгновение, проскользнуло чувство полной безнадёжности. – Однако, с каждым днём я всё больше, и больше убеждаюсь, что избежать неотвратимое – невозможно… А может быть, даже и не разумно… –Вэйс вздохнул ещё горше. – Одно успокаивает меня: в предсказании ничего не говорилось о том, чем же всё это для тебя закончится… Не исключено, что пройдя через тяжкие испытания, ты, всё же, обретёшь своё счастье… Кто знает?.. – отец, с надеждой посмотрел в лицо Рину. –Теперь я могу тебе сказать – твоя судьба отныне в твоих собственных руках… Я и дальше буду помогать тебе, чем смогу, но с этого дня, я не властен над тобой… Ты стал взрослым! – отец опустил голову, а затем крепко обнял Рина и быстро вышел из комнаты. В тоже мгновение вбежала мама, и, рыдая, прижала к себе сына.