Ринг за колючей проволокой
Шрифт:
После третьего раунда зрители загудели:
– Кто победил?
– Объявляйте победителя!
Но судья поднял руку.
– Победителя объявлять не будем.
Он спасал репутацию Жоржа, «Буйволы» одобрили это решение:
– Гут, гут!
Трумпф, тяжело дыша, как загнанная лошадь, молча снял пухлые перчатки и швырнул их на землю. Потом натянул свой свитер и, ни с кем не попрощавшись, ушел. Уголовники последовали за своим вожаком.
Гарри помог Андрею одеться. У Андрея дрожали руки, на бледном лице выступила испарина. Никогда в
– Идем, Андрэ, – Гарри взял его под руку.
Путь к нарам показался бесконечно длинным. С помощью Гарри и Каримова Андрей вскарабкался на свое место, не раздеваясь, плюхнулся на матрац и сразу заснул. Сколько времени он проспал, Андрей не помнит. Проснулся он оттого, что кто-то тормошит его за плечо. Андрей открыл глаза. К нему на нары влез Каримов. Пола его куртки оттопыривалась. Батыр, осмотревшись кругом и убедившись, что за ним никто не наблюдает, шепнул:
– На, земляк.
Он поставил перед Андреем чашку с густой брюквенной похлебкой.
– Рахмат, – ответил Андрей по-узбекски. – А ты сам-то ел?
– Это тебе от твоих друзей.
– Тогда садись, Батыр-ака, съедим вместе.
– Нет, – улыбнулся Каримов, – это все тебе одному. От друзей.
Андрей осторожно, чтоб не пролить похлебку, отодвинул чашку:
– Один есть не буду!
– Нет, будешь, – в шепоте Батыра звучали властные нотки. – Кто из нас старший, кому больше лет?
– Ты старше меня.
– Ага! Значит, старше тебя. Значит, имею право приказывать. И не я приказываю, а моим языком приказывают все старшие товарищи. Ясно?
– Не совсем.
– Это тоже пока хорошо. Так надо, – Каримов пододвинул чашку к Андрею. – Ешь, земляк, ешь. Набирайся сил! Твоя сила нам нужна. Нужна для борьбы.
Весть о поединке Андрея с Трумпфом, одним из самых свирепых бандитов, облетела все блоки. Незнакомые люди приходили к Бурзенко, пожимали руки. Один из немецких заключенных принес Андрею пайку хлеба, группа чехов принесла вареной картошки.
– Друг, это тебе от нашего блока.
Два дня спустя, после вечерней проверки, староста блока Альфред Бунцоль зашел в барак и приказал Андрею:
– Возьми чайник и принеси мне кипятку!
В маленькой каморке старосты за квадратным столиком сидели двое заключенных. Одного из них Андрей узнал сразу.
– Товарищ подполковник, здравствуйте!
Другой, в полосатой одежде с красным треугольником на куртке, в деревянных башмаках, был незнаком Андрею. Он смотрел на боксера карими глазами, в которых прыгали смешинки.
Иван Иванович представил его:
– Михаил Левшенков. Товарищ Михаил. Интересуется твоими спортивными делами.
Они познакомились.
– Какой тут, товарищи, спорт, – вздохнул Андрей. – Мне бы не перчатки, а автомат в
– Всему свое время, – мягко возразил товарищ Михаил.
Он сказал просто, но в его голосе Андрей уловил нотки, присущие военачальникам. Андрей понял, что перед ним один из руководителей подполья. «Наконец-то, – у Андрея радостно забилось сердце, – наконец-то».
– Ну, что ты стоишь, давай сюда чайник, – Иван Иванович пододвинул табуретку. – Садись к столу.
Андрею дали большую вареную картофелину и налили кружку кипятку. Андрей с большим удовольствием откусывал неочищенную картошку маленькими кусочками и запивал горячей водой. Вкусно! И тут он заметил, что Иван Иванович и товарищ Михаил пьют без картошки. Иван Иванович перехватил взгляд Андрея.
– Ешь, ешь. Мы свои съели.
Однако Андрей есть не стал. Он осторожно разломил картофелину на равные части:
– Теперь я вас угощаю.
Они пили кипяток и беседовали. Андрей рассказал свою биографию.
– Я здесь долго быть не собираюсь, – закончил Бурзенко. – При первой же возможности убегу! Вот только товарищей надежных подобрать надо…
– Всему свое время, – Левшенков повторил свою поговорку и, посмотрев Андрею в глаза, сказал, что подпольный центр предлагает ему выступить в «боксерских соревнованиях», устраиваемых уголовниками.
Андрей категорически отказался.
– Развлекать гадов я не собираюсь.
– Нет, ты должен выступать, – возразил Левшенков. – Должен показать всем русскую силу и мастерство советского бокса. Ты должен доказать, что дух советского патриотизма сильнее всего!
Андрей задумался. Успешное выступление на этих «состязаниях», бесспорно, озлобит уголовников. Они донесут эсэсовцам, и те отправят в крематорий…
– Я солдат, – ответил он Левшенкову. – И готов выполнить любое поручение.
Глава двадцать первая
Старший санитар Гигиенического института Карл Пайкс был доволен началом дня. Хотя сегодняшнее утро мало чем отличалось от вчерашнего – такой же туманный рассвет и обычный для Бухенвальда сырой, пронизывающий до костей ветер, – но на этот раз пасмурная погода не влияла на настроение политического заключенного Карла Пайкса, в недавнем прошлом молодого, но уже довольно известного врача одной из клиник Ганновера, а ныне старшего санитара Гигиенического института концентрационного лагеря Бухенвальд.
Он считал жизнь такой загадочной штукой, что, сколько ни смотри пристально вперед, все равно не увидишь того, что ожидает тебя завтра. В этой истине Карл Пайкс убедился на собственном примере. Застенчивый по натуре и напуганный бурными действиями фашистов, наводивших в старой доброй Германии так называемый новый порядок, молодой врач всячески избегал общественных выступлений и сторонился всего того, что, по его мнению, могло скомпрометировать доброе имя нейтрального человека. Пайкс был далек от политики. Он мечтал о карьере хирурга.