Рис
Шрифт:
Обомлев, потерявшись, Чжи Юнь, наконец осознав что к чему, наградила слугу ненавидящий взглядом:
– Подумаешь, счастье с ним рядом сидеть. Кто вообще собирался с ним рядом сидеть?
Повалившись на стол – дали знать о себе иноземные красные вина – Чжи Юнь во весь голос просила отправить ее восвояси. Сидевшие рядом девицы шептались, пытаясь взять в толк, кто она и откуда.
– С лабаза, что рисом торгует, девчонка, – промолвил вдруг кто-то.
Чжи Юнь, схватив палочки [6] ,
– Хоть бы и так, болтунишки! Да что бы вы все без лабаза-то делали? Жрали дерьмо или ветром питались?
Сраженные бурным потоком несдержанных слов, гости переглянулись.
– Скучища, – Чжи Юнь, приподнявшись, с презрительной миной окинула залу. – Заранее б знала, вообще бы сюда не пришла.
У железных ворот Крепыш резался в карты с людьми из Портовой Братвы.
6
Палочки – палочки для еды.
– Ты до д ому меня проводи, – приказала Чжи Юнь, потрепав его за воротник.
– Ты чего? Не останешься ночь провести?
– Кто тут с кем должен ночь провести? – чертыхнувшись, Чжи Юнь приложила его кулаком. – Да я рот твой собачий порву. Чтоб повозку поймал и мамулю до дома доставил. Какая сегодня я грустная.
Спрыгнув с повозки – на улице Каменщиков уже было темно и безлюдно – Чжи Юнь обернулась, сказав Крепышу:
– Передай господину, что знать я его не желаю.
– Нет, так не пойдет, – рассмеялся Крепыш. – Может ты досточтимого Лю не боишься, а я вот его опасаюсь. Не стану я глупости передавать.
Чжи Юнь фыркнула носом:
– Его кто заставил меня целый вечер «на солнце сушить»? Не терплю над собою подобное.
Прямо у входа в лабаз кто-то спал, словно гусеница завернувшись в потрепанный ком одеяла. Одна лишь копна перепутанных сальных волос выбивалась наружу. Чжи Юнь пнула кокон ногой. Человек встрепенулся. Его приоткрывшиеся на мгновенье глаза оглядели ночной небосвод и тотчас же сомкнулись под тяжестью сна. Это он. Он вернулся. Ей очень хотелось бы знать, чего ради он крутится возле лабаза.
– Кто это? – заерзал в повозке Крепыш. – Мне прогнать его?
– Пусть себе спит, – перепрыгнув потрепанный кокон, Чжи Юнь приоткрыла скрипучую дверь. – Попрошайки такие все жалкие. Этот особенно.
Только забрезжит рассвет, а хозяин лабаза уже совершает сложившийся годы назад ритуал: выйти с кашлем из спальни, чтоб вылить под стену мочу из ночного горшка; доплестись через внутренний двор до торгового зала; спустить темно-красные ставни, сложив их стопой у ворот; водрузить, расторопно орудуя длинным шест ом, потемневшую вывеску. Он иногда, ненароком взглянув на знак «рис», подмечал, что и черная краска бледнеет, и на посеревшем от времени белом холсте появляются новые дырочки. Что тут поделаешь: ветер и дождь – хозяин старался не думать о зн аменьях
Третий день кр яду у входа в лабаз по утрам спал какой-то бродяга.
Усевшись на грязных ступеньках, У Л ун одурело взирал на укрытую утренней дымкою улицу Каменщиков. За спиной вдруг послышался шорох. У Л ун оглянулся. Красные ставни спускались одна за другой. В открывавшихся темных проемах мелькал ярко-синий с холодной искрою халат. В нос ударил густой аромат, подстегнув полусонную душу. В далеком краю, на чужой стороне только теплый дух риса был чем-то родным и знакомым.
– Что дрыхнеть тут каждую ночь?
Помотав головою, У Л ун посмотрел на хозяина заспанным взглядом.
– Вон, видишь из ткани навес? От дождя укрывает, – хозяин ткнул пальцем в лавчонку напротив. – Так шел бы туда.
– А мне нравится здесь: рисом пахнет, – У Л ун, приподнявшись, стал быстро сворачивать свой грязный кокон. – Я здесь только сплю, ничего не украл.
– Я не говорил, что украл, – сдвинул брови хозяин. – Ты сам-то откуда?
– Селение Кленов и Ив. Далеко: восемьсот ли [7] пути. Городские не знают.
7
Ли – китайская верста.
– Я знаю. Как был помоложе, зерно в тех краях закупал. Ну а ты чего поле забросил? Какого рожна вы все в город как осы слетаетесь?
– Там наводненье: поля затопило. Не в город, так с голоду дохнуть.
– А в городе сладкая жизнь? Нынче время такое – живот и погибель от Неба. Любой человек больше жизни своей не хозяин. В деревне ли в городе – всюду прожить нелегко.
Хозяин, вздохнув, отвернулся. Сметая в корзину рассыпанный п ополу рис, он опять с головой погрузился в тяжелые думы.
– Хозяин, работники вам не нужны?
Туговатый на ухо старик, распрямившись, увидел, как в дверь осторожно пролезла башка с перепутанными, в желтоватой золе волосами.
– Ты мне в работники что ли?
– Хозяин, возьмите, – уставившись в пол, сжав сведенною кистью косяк, У Лун хрипло бубнил очень низким причудливым тоном. – Я сильный, всё делать могу. Я ведь в школу ходил, знаков тьму различаю.
– В лабазе и так два работника. Рук мне хватает, – хозяин измерил У Л ун’а глазами. – С деньгами беда. Все доходы, какие ни есть, проедаем.
– Не надо мне денег, я и за кормежку согласен.
– Как скажешь. Для вас, для бездомных первейшее дело еда.
Отставив корзину, хозяин подумал о чем-то, прищурил глаза и, слегка изменившись в лице, подобрался к У Л ун’у, чтоб хлопнуть его по плечу:
– Здоровяк! Только с местом в лабазе не важно. Ты спать-то где думаешь?
– Я? Где угодно. Хоть здесь, – У Лун ткнул пальцем в пол, заливаясь довольным румянцем. – Где спать всё равно, даже стоя согласен.