Рискнуть и победить (Солдаты удачи - 5)
Шрифт:
Вид Артиста, когда он появился на митинге, мне, честно сказать, не очень понравился. Я и сам со своим фингалом, прикрытым черной вязаной шапочкой и темными очками, и близко не напоминал Бельмондо, как и любого другого киногероя. Но Артист... Хорошо поддатенький молодой мужичонка, одетый прилично, хоть и далеко не в "фирму", улыбчивый, благожелательный, цеплючий, как репейник. Когда я говорю "поддатенький", я вовсе не имею в виду "пьяный". Тех, кто под эту категорию попадал, отсеивали люди майора Кривошеева еще на подходах к площади. Нет, Артист был совсем не пьяный. Ну, принял на грудь граммов несколько, торжественный день, почему нет? Поговорить хочется, пообщаться. Вот он и общался. Сначала прилип к оператору и попросил его снять на память для всемирной истории. Даже прокричал довольно натурально: "Да
Я все время с начала митинга находился рядом с Егоровым по его приказу. Сначала я выразил резкий протест и заявил, что не нуждаюсь в опеке. Но он показал мне маленькую коробочку рации, величиной в полторы сигаретные пачки, и объяснил, что могут поступить новые указания от руководителя операции. Он был, как всегда, собран, точен в движениях, в жизни не подумал бы, что вчера он выпил почти полную бутылку виски "Джонни Уокер" без закуски.
Ну, у нас в Затопино многие могли бы это сделать. Но пить перед ответственной операцией, в которой тебе отводится одна из главных ролей! А что она отводится именно Егорову, у меня не было и малейших сомнений. Гена Козлов и трое других ребят работали в толпе, не проявляя никакой активности до тех пор, пока она от них не понадобится, а я Егорову нужен был все время рядом, чтобы не искать меня потом в толпе. Ему же нужно было не только пристрелить меня, но и передать переброшенный ему ребятами ствол. И не просто передать, а вложить в мою хладеющую длань. 0,7 литра виски "Джонни Уокер" не могут не сказаться на человеке, и в душе я очень рассчитывал на то, что он потеряет в решающий момент те десятые доли секунды, которые решат исход дела. А я был уверен, что решать этот исход будут именно десятые доли секунды.
Миня, который без нашего блока был свободен, как горный орел, сделает свое дело (если какими-то своими способами ему не помешает смотритель маяка), остальные чистильщики тоже сделают свое дело, а вот насчет Саши Егорова я чуть-чуть сомневался. И это была единственная надежда. Ну, и на Артиста, естественно.
Митинг шел своим чередом. Выступали какие-то валуи, несли обычную в этих случаях чушь, лозунгами провоцируя то на "ура", то на аплодисменты. Наконец слово было предоставлено губернатору. Окончание его речи означало для всех моих ребят сигнал: "Внимание! Готовность - ноль". И, вероятно, не только для моих. По мере продвижения неприхотливой и довольно стандартной речи губернатора, основная мысль которого сводилась к тому, что хватит болтать о демократии, а нужно претворять ее в конкретные дела, ребята Егорова подтягивались поближе, а Миня, похожий в своей курточке на подростка, уже был в первом ряду. Я перехватил недоумевающий взгляд Боцмана и еле заметно качнул головой. Есть приказ, и никаких отступлений от него. Ни малейших.
Хоть этому мне не приходилось ребят учить. Слава Богу, научились в Чечне. Правда, чего это стоило - лучше не вспоминать.
К концу речи Хомутова, когда вот-вот должны были прозвучать заключительные лозунги, вдруг оживился Артист.
– Ты русский?
– спросил он Егорова с тем воодушевлением, с каким поддатый человек готовится начать длинный и содержательный разговор.
– Ну, русский, русский, - попытался отмахнуться Егоров.
– И я русский, - заявил Сенька, хотя во всех анкетах писал себя евреем и по отцу, и по матери.
У меня в Чечне в штабе даже возникли из-за этого небольшие проблемы, когда я хотел забрать его в свою спецгруппу. Мне даже пришлось привести на полигон полковника Дементьева, который командовал у нас спецназом, и попросить Семена немного пострелять из двух "АКМов" на бегу по пересеченной местности. И если сейчас
– Да, русский, - повторил Сенька.
– Так вот и скажи мне, как русский русскому: можем мы мириться с притеснением наших братьев в Прибалтике?
Речь губернатора уже шла к концу. И Егорову было не до общеполитических дискуссий.
– Не можем, - сквозь зубы сказал он и незаметно врезал Артисту по печени. Ну, этот прием со школьником прошел бы, но не с Артистом. Он усилием мышц блокировал удар и завопил:
– Так почему же об этом никто не говорит?! Никто ни слова не сказал?! Выступи и скажи, мужик! Тебе миллионы спасибо скажут! Я бы сам сказал, но язык у меня не с той стороны подвешен! Давай, скажи!
И начал потихоньку оттирать Егорова не столько к трибунам, сколько от меня.
– Отцепись, не мешай слушать!
– попробовал огрызнуться Егоров.
– Да чего там слушать, мы это уже миллион раз слушали, - завопил Артист.
– Ты про дело скажи, про дело!
А сам все оттирал его к трибуне, подальше от меня.
И тут терпение Егорова лопнуло. Он врезал Артисту по почкам так, что нормальный человек валялся бы, корчась от боли, минут двадцать. Артист и такой удар умел блокировать, но это выглядело бы подозрительным, поэтому Артист схватился за бок и спросил:
– Драться хочешь? Я к нему с открытой душой, а он... Ну, сука! Я тебе как русский человек русскому человеку!
И заехал Егорову в ухо со всего размаха. Это притом, что Артист умел убить человека всего одним движением пальца.
К дерущимся кинулись дежурившие на площади милиционеры. Но Егоров остановил их:
– Все в порядке, ребята. Маленькие идеологические разногласия. Мы их уже уладили.
– И обратился к Артисту за подтверждением: - Точно?
А поскольку тому никак не улыбалось покинуть площадь в самый решающий момент, он радостно подтвердил:
– Ребята, все о'кей. Это немцы на симпозиумах спорят. А мы, русские, привыкли решать проблемы по-простому, по-нашенски. Извини, друг, немного погорячился. Со всяким бывает, верно? Очень уж тема для меня больная. Как подумаю - спать не могу. Не веришь? Жену спроси. Пойдем, сейчас и спросишь, они на том конце площади в кафе-мороженое! Пошли-пошли, заодно и познакомишься! И врежем по соточке. Одному мне она не даст, а с другом как можно не разрешить?
– В другой раз, - попытался отказаться Егоров, но тут Артист напер с таким добродушием и доброжелательством, что я даже слегка посочувствовал Егорову: отвяжись от такого. Егоров, конечно, не просек ситуации: если после двух таких ударов его противник все еще стоит на ногах и даже что-то болтает, уже одно это может навести на серьезные размышления. Егорова не навело, из чего я с чувством глубокого и полного удовлетворения заключил, что его мысли заняты совсем другим. И даже знал чем.
Я подал незаметный сигнал Артисту, чтобы он оставил Егорова в покое все же не Смоктуновский, может и переиграть. А если Егоров хоть что-нибудь заподозрит - кранты. Артист переключил внимание на остальных слушателей, какой-то половиной мозга не выпуская из зоны внимания меня и Егорова.
– Да здравствует свобода!
– Да здравствует демократическая Россия!
Это были последние слова в выступлении губернатора.
"Готовность - ноль".
Единственное, что меня сдерживало, - жесткий приказ Столярова. Я видел, как отошел к перильцам и закурил губернатор. Я видел, как на мгновение отвернулся Миня, стоявший в первом ряду - как раз метрах в восьми против того места, где курил Хомутов. Я прекрасно представлял, что он в это время под своей курточкой делает - взводит курок "беретты". И в то самое мгновение, когда Миня вновь повернулся к трибуне и я готов был увидеть в его руках "длинную девятку" или хотя бы "макарку", какой-то человек в сером плаще и в приплюснутой кепке каким-то неуловимым движением оказался на постаменте рядом с губернатором, при этом фигура его полностью прикрывала губернатора. Я даже как-то сразу не врубился, что это смотритель маяка Столяров, я лишь отметил растерянность, мелькнувшую на лице Мини, который не успел еще извлечь свой ствол на свет Божий. Каким-то боковым зрением я отметил, как грамотно вытянулись от Мини к Егорову его ребята, готовые мгновенно передать ему горячий ствол, но так и оставшиеся в недоуменном ожидании.