Рискнуть и победить (Убить демократа)
Шрифт:
— Почему?
— Этого я не знаю, — признался Макс.
— Что из этого следует?
— Для кого? — не понял Макс.
— Для того бардака, который называется мировым экономическим сообществом, — это раз. Для России — два. И наконец, для нас с тобой, мой юный и пытливый друг.
— Для нас с вами из этого не следует ничего, — твердо ответил Макс, одновременно понимая, что за словами его шефа стоит какая-то другая правда: более масштабная, обесценивающая его маленькую и вроде бы верную правду.
И
Блюмберг с отвращением отхлебнул джина и сказал:
— А вот в этом ты лажанулся.
III
Макс и Николо давно уже привыкли к экстравагантным выходкам своего шефа. Но в этот вечер он превзошел самого себя. Приказав Максу срочно вызвать в офис Николо (и не по сотовому телефону, а по уличному таксофону, с соблюдением всех предосторожностей), для начала усадил обоих своих молодых сотрудников за компьютеры и приказал войти во все телесистемы аэродромов и портов, из которых Макс днем получал информацию, и самым тщательным образом проверить, не осталось ли там их следов.
Глупость была несусветная. Да какая разница, остались там их следы или нет?
Системы-то открытые, все законно, зачем делать эту трудоемкую и — главное — пустую работу?! Но Блюмберг в объяснения даже вдаваться не стал. Он лишь коротко сказал: «Приказ». И поскольку к такой форме обращения со своими сотрудниками он прибегал лишь в исключительных случаях, им ничего не оставалось, как взяться за работу.
Следующему приказу предшествовал вопрос:
— Каким образом можно проверить, отслеживает ли охранная служба телесистем случаи несанкционированного вторжения?
Макс и Николо лишь руками развели. Что значит: каким образом?
— Вам прямо сейчас начать объяснения, шеф? — поинтересовался Макс. — Или можно завтра с утра?
— Сколько они займут?
— Года три, — подумав, ответил Макс.
Николо возразил:
— Нет, не меньше четырех. Если вообще получится.
Блюмберг уже понял, что сформулировал вопрос не правильно, но он был не из тех, кто в таких вещах легко признается.
— Что значит «если»? Ты хочешь сказать, сопля зеленая, что я вообще понять этой хренобени не смогу? — хмуро уточнил он.
— Правильно, магистр! — радостно подтвердил Николо. — Вообще. Ничего. И никогда.
— И ни за какие деньги, — рассудительно добавил Макс.
— Отставить базар! Формулирую вводные: можно ли проверить отслеживание случаев несанкционированного вторжения?
— Яволь, герр оберст, — отрапортовал Макс.
— Натюрлих, магистр, — подтвердил Николо.
— Так вот и займитесь этим, сукины дети, вместо того чтобы издеваться над старым человеком, который из сил выбивается, чтобы дать вам заработать на маленький штюк вашего, мать-перемать, брота.
— Объекты, магистр? — уточнил Николо.
— А
— Все? — ахнул Макс.
— Ну да, все, — безмятежно подтвердил Блюмберг.
— Да это же на всю ночь! — завопил Макс и тут же перебил себя:
— Давай его убьем, а? Утопим его в его любимом «Кавказе», а? Ну, дадут нам года по два. Мы же будем в состоянии повышенной возбудимости, правильно? Зато два года лежать на тюремной койке и ничего не делать. Как, Николо?
Но Вейнцель с ходу уловил в поведении шефа нечто, сразу его насторожившее.
Поэтому он жестом прервал Макса и спросил:
— Это так серьезно, шеф?
— Серьезно? — переспросил Блюмберг. — Нет, малыш. Это не серьезно. В немецком языке нет такого слова, чтобы определить, насколько это серьезно. В русском есть, но ты все равно ни хрена не поймешь. Оно не переводится. А поэтому кончайте ваньку валять и включайтесь в работу.
— Горит тайга? — догадался и Макс.
— Горит, — подтвердил Блюмберг. — И сейчас только от вас зависит, успеем ли мы выскочить из огня.
В начале четвертого утра Макс хрипло, от долгого молчания, воскликнул:
— Есть! Тампельсдорф! Включены все мощности!
— У меня тоже, — отозвался Николо. — Рейнгард. Все мощности.
— Франкфурт-на-Одере!
— Бремен!
— Исланд! Что происходит, шеф?
— А вот то, Никола, и происходит. Про которое в русском языке есть слово, а в других языках мира нет. Не засекут нас?
— Исключено, — заверил Макс.
— Активность поиска по зонам фиксируется?
— Нет ничего проще. Автоматически.
— Вот и ставьте машины на автоматику и немного подождем, — подвел итог Блюмберг.
— Посмотрим, что к чему. Можете трескать свой джин, а «Кавказу» — хрен вам.
Самому мало. И запасы пополнять будет сейчас, судя по всему, не так просто.
— Судя по чему? — попытался уточнить Макс.
— Судя по международной обстановке, сынок.
— Это вы так шутите? — спросил Николо.
— Ребята, я никогда в жизни не был таким серьезным, как в этот час, — заверил своих компаньонов Аарон Блюмберг и сковырнул пластмассовую пробку с очередной бутылки «Кавказа».
Около четырех утра сквозь просторные окна мансарды внутрь проникли первые свежие лучи зябкого майского солнца, завозились воробьи в старинных медных желобах и загукали голуби. Макс Штирман поднял от стола словно бы налитую свинцом голову, мельком глянул на мониторы, отметив, что они по-прежнему работают в автоматическом режиме, и начал снова пристраиваться подремать на плоской и скользкой столешнице, но тут его взгляд неожиданно упал на кресло-качалку, рядом с которым прямо на коврике безмятежно дрых Николо.