Ритуал тьмы
Шрифт:
Людовико взял ее за руку и на мгновение позабыл о жестокости и грязи, которые их окружали, и не только в зловонном переулке, но здесь, в театре Монтансье, где аристократы и купцы умело заглушали вонь своего греха духами. Валентина, сжав его пальцы, погладила мужа по щеке. Он заметил в ее глазах жалость. И отвернулся.
Хотя днем было тепло, с заходом солнца похолодало, да еще и поднялся легкий ветерок. Никколо знобило, но он не решался покинуть широкий балкон. За застекленной дверью в зале горел яркий свет, у окон фланировали пары, и никто
Юноша сделал еще глоток шампанского, но напиток и в этот раз показался ему безвкусным. Шевалье был на балконе один: если кому-то из гостей хотелось покинуть душный зал, он отправлялся на ярко освещенную террасу, где ждали слуги в ливреях и красовались настоящие произведения искусства, вырезанные шеф-поваром из мякоти арбуза. Облокотившись о перила, Никколо прикрыл глаза. Он сам не знал почему, но в последнее время шумные толпы людей раздражали его, хотелось держаться от них подальше.
Балконная дверь распахнулась, и юноша оглянулся, предполагая, что это пара влюбленных, которые решили уединиться, чтобы насладиться друг другом, но оказалось, что на балкон вышла девушка. Ее очертания виднелись на фоне освещенного стекла, но лица разглядеть было нельзя. Тем не менее Вивиани сразу же понял, кто это. Душу пронзила острая боль.
— Никколо? — изумленно прошептала девушка, подходя к итальянцу.
На мгновение Никколо подумал было о том, чтобы сбежать, просто перепрыгнуть через перила и скрыться во тьме парка, по наваждение тут же отступило.
— Валентина… — Он опустил бокал на перила.
Сделав еще один шаг к нему, девушка склонила голову набок. Она была прекрасна. Бордовое шелковое платье подчеркивало ее формы, и Никколо почувствовал, как от боли и вины у него сжимается сердце. Он не мог дышать, и ему хотелось лишь протянуть руку и коснуться ее светлых локонов, ее нежной кожи… Пальцы свело судорогой, и юноша спрятал руку и карман.
— Никколо, это действительно ты?
Он кивнул, по-прежнему не произнося ни слова.
— Ты мне ничего не хочешь сказать?
Ее слова шепотом слетели с губ, но Никколо показалось, что они огненной ладонью сжимают его душу, его сердце, его совесть.
— Прости, — ему наконец-то удалось взять себя в руки. — Я не хотел вести себя грубо, просто я не ожидал, что ты будешь здесь.
Девушка смерила его взглядом, в котором читалось отстраненное любопытство.
Вивиани подумал, что сейчас эта встреча закончится, что Валентина повернется и уйдет, но она не собиралась оставлять его в покое.
— Почему, Никколо? Почему тогда ты сбежал, словно вор, забравшийся ночью в дом?
Ответ уже вертелся у него на языке, ему так хотелось рассказать ей обо всем, упасть на колени, все объяснить, молить о прощении. Но Никколо не мог так поступить, не только ради своей безопасности…
— У меня были неотложные дела, — юноша прикусил губу. — К тому же я хотел начать
Его надежды на то, что она вежливо промолчит в ответ, не оправдались.
— Нет. Нет, не понимаю. Никколо, что с тобой произошло? Я хотела выйти за тебя замуж. Я была готова на коленях умолять отца, чтобы он дал согласие на наш брак. И тут ты познакомился с этими… англичанами, — горько выдохнула она. — И исчез. Я ходила к жандармам, потому что испугалась… Что с тобой что-то случилось. И я даже не знала, куда тебе писать.
Внезапно Вивиани разозлился — на себя, на английских поэтов, на Валентину, на весь мир.
— Так значит, ты ходила к жандармам? Это было до или после того, как ты поспешила стать графиней фон Карнштайн? — холодно осведомился он.
— Никколо, я…
— Если ты уж так хочешь это знать, я скажу тебе, почему ушел. Я не любил тебя, Валентина. И, честно говоря, я рад был услышать, что ты дождаться не могла того момента, когда сможешь отправиться к алтарю с графом, — это была ложь, и эта ложь приведет его в ад вернее, чем все, что сделал с ним Байрон.
— Это неправда, — прошептала Валентина.
Но Никколо увидел, как блеснули слезы в ее глазах, и понял, что она ему поверила.
В этот момент опять скрипнула балконная дверь, и в проем выглянула какая-то девушка в кокетливой шляпке. Музыка стала громче, и юноше показалось, что все вокруг смеется над ним.
— Мадам?
— Уже иду, Элеонора, — ответила Валентина, не оглядываясь.
Она ни на мгновение не отводила взгляда от Никколо.
Дверь закрылась.
— Это неправда, — отчаянно повторила Валентина.
— Ты не понимаешь, — начал Никколо. — Я…
Видя, как ей больно, Вивиани и сам чувствовал, что у него разрывается сердце. Все его добрые намерения куда-то улетучились, и он уже готов был сказать Валентине правду.
Но тут дверь опять распахнулась, и на балкон вышел какой-то мужчина.
— Родная. — Он подошел к Валентине. — Вот ты где. Элеонора уже начала волноваться.
— Она меня уже нашла. — Дрожь из ее голоса исчезла, и в нем вновь зазвучал холод.
— Шевалье Вивиани, какой сюрприз.
— Здравствуйте, граф, — вежливо ответил Никколо. — Позвольте поздравить вас со свадьбой. Лучше невесты и быть не может.
— Благодарю вас, мой юный друг. Действительно, я и сам не верю своему счастью.
Граф обнял Валентину за плечи, и девушка улыбнулась ему, но затем опять перевела взгляд на Никколо.
— Ты вся дрожишь, — заметил Людовико.
— Тут ветрено, — его жена плотнее закуталась в шаль. — Пожалуй, я вернусь в зал, — она вновь повернулась к Никколо. — Рада была повидать вас, шевалье. Желаю вам всего наилучшего… в ваших делах. Передавайте от меня привет вашей семье, когда будете писать им, особенно Марцелле. Я очень часто ее вспоминаю.
Повернувшись, Валентина с высоко поднятой головой удалилась. Никколо хотел остановить ее, но словно окаменел. Вся эта ситуация была какой-то ненастоящей.
— Я тебя сейчас догоню, — сказал ей вслед граф.
Никколо вздрогнул от неожиданности — ему почудилось, что он остался здесь один.
Повернувшись, Людовико холодно улыбнулся, смерив итальянца взглядом.
— Держись от нее подальше, мальчик мой. Ты потерял ее, и теперь она моя.
— У меня не было никаких намерений… — начал Никколо, но тут же замолчал.