Риза Господня
Шрифт:
В помещении было прохладно, но совсем голый Иван, Федоров сын из служилого рода Кривцовых, этого не замечал. Ему приходилось даже в лютые морозы легко одетым совершать многодневные переходы. Сейчас он чувствовал, что ухватил удачу за хвост, что теперь ему главное не сплоховать. Старик Кривцову казался человеком основательным, благородным, знающим в людях толк и умеющим отблагодарить.
– Может из-за этой истории меня мучаете, – подбадривая себя начал рассказ Кривцов. –В ту встречу Абросим Иванович все расспрашивал Урусамбека о татарах. Особо воеводу интересовало, много ли у татар живого русского товара. Уж очень он был озабочен тем, что за последний год обезлюдела округа, что повсюду под видом торговцев снуют татарские лазутчики, все выведывают, выискивают. А затем собираются в обозначенных местах, вооружаются и как голодные волки нападают на белгородские
– В то время правил тем государством император, которого звали как нашего государя Михаилом. И надо же было случиться – такая удача князьям нашим. Михаил с большим войском и флотом в походе оказался. Думают тем временем Аскольд и Дир сколько они добра возьмут, решают, как делить добычу будут. А правда-то не на их стороне. Против христианской страны идти войной, христиан убивать, да храмы жечь! Это же значит, брат идет на брата. Ясно, дело противное Богу, так ведь? – Кривцов все еще надеялся вызвать хоть какую-то реакцию старца. Но тот только очередным кивком головы призвал того продолжать.
Иван с минуту поразмышлял, как получше-то о главном чуде рассказать. Затем тяжело вздохнул и с твердой решимостью заговорил:
– Когда в осаде Царьград оказался, и, казалось, еще чуть-чуть и падет светоч христианский, пробрался император Михаил в Константинополь и прямо к Патриарху Фотию за советом. А Фотий этот мудрец был знатный, не сказал царю что задумал. Собрал Патриарх богомольцев и стал просить Спасителя вразумить его. Господь и надоумил его взять из древнего Влахернского храма Ризу Пресвятой Богородицы и с нею крестным ходом обойти весь город. Так Фотий и сделал. Господь наш Иисус Христос и Пресвятая Богородица хранили Фотия и его братию от тьмы стрел и копий. Свершив крестный ход, Фотий опустил край Ризы Пресвятой Богородицы в воды морского залива, и случилось чудо. Пришло Царьграду спасение. В природе все силы разбушевались, озлобились они на христиан Аскольда и Дира за то, что заповеди христианские нарушили. Буря разметала войска руссов, потопила корабли, а оставшиеся руссы, авары и сарацины ума лишились, друг друга стали убивать. Немногие спаслись с Аскольдом и Диром. Вот такая история. – Переведя дух, Иван добавил: – Закончив этот рассказ, Урусамбек поинтересовался, что думает обо всем этом воевода, оценит ли государь и Патриарх то, что Шах-Аббас в дар им шлет Ризу Господню, в которой Иисус был одет перед распятием.
Кривцов замолчал. Он наблюдал за тем, как Филарет, не сказав ни слова, встал, подошел к двери, позвал пытчика и тихо о чем-то распорядился. Алфимов с чувством полного безразличия взглянул на казака, взял с пола черпак, зачерпнул им воды из ведра, которое стояло чуть поодаль плахи, и поднес ко рту Кривцова. Тот сделал несколько жадных глотков, про себя заметив, что видать слишком уж важный вельможа его пытает, если даже воды ему дать напиться посчитал для себя зазорным.
– Ну хватит, – властно сказал пытчик и поставил черпак с остатками воды рядом на стол. – Бог даст, еще напьешься своей белоколодезной водицы. Случалось и мне ее пить в Белгороде. – Последние несколько слов пытчик произнес уже на пороге. Дверь закрылась, и Кривцов вновь оказался один на один со старцем. За то время, как казак пил
Филарет, заметив, что казак собрался с силами, спросил:
–Ну и что на вопрос посла ответил Абросим Иванович?
Кривцов, не раздумывая, ответил:
– Воевода? А что ему! Человек он, мне кажется, хотя и богобоязненный, другими делами озабоченный в тот момент был. Он только и сказал, что Государь и Патриарх трудятся не покладая рук, чтобы Москву вторым Царьградом устроить. В нее святыни христианские собирают, народ уму разуму учат. Абросим Иванович еще сказал, что Московскому государству ой как надо заступничество Спасителя и Пресвятой Богородицы, что нечисть всякая к нам лезет из всех щелей, со всех сторон, с разных концов. И подытожил, в Москве, мол, по достоинству оценят подарок Шах-Аббаса – Ризу Господню.
– Историю ты мне знатную рассказал, – заметил с такой же твердостью в голосе, как и в начале допроса Филарет. – Ну а о чем они еще разговаривали, может что еще воевода Лодыженский послу рассказывал?
Кривцов чувствовал каждой клеточкой своего обнаженного тела, что задел боярина за живое. Он мучительно вспоминал, что же еще говорили друг другу посол и воевода. И вдруг его осенило. Урусамбека, его спасителя и одновременно виновника ивановых страданий, Грузинцем еще телохранители между собой называли. А Абросим Иванович спросил тогда, откуда у него такое прозвище. Посол же объяснил, что он родом из Картлийского царства, грузин, только вот веру другую принял и служит Шах-Аббасу. Вспомнив этот факт, казак воскресил в памяти и то, что после этого сказал послу воевода. Как только в сознании Кривцова возникла эта картина прошлого, он тут же с опаской обратился к пытчику:
– Вспомнил я, боярин или как там тебя еще величают, вспомнил! Может именно это тебе и нужно. Этого посла Урусамбека еще Грузинцем называют. Так вот, когда он Лодыженскому рассказал о своих грузинских корнях, Абросим Иванович ему между прочим сообщил, что совсем недавно несколько дней в Белгороде провели картлийские и кахетинские князья. А были они у самих Государя и Патриарха. Искали покровительства, хотели к Московскому государству присоединиться. Да только отказано им в этой просьбе было.
Казак умолк. Силы его покидали быстро. Голова Ивана сначала качнулась назад, потом медленно опустилась на стол. В следующий миг Кривцов потерял сознание. Упасть на пол не позволяли накрепко удерживаемые в колоде обе руки.
Филарету от казака не нужно было больше ничего. Все, что хотел разузнать Святейший, он выведал. Владыка позвал Алфимова. Тот зашел в помещение. Ему было достаточно одного взгляда на Кривцова, чтобы определить, что тот полностью обессилел. Пытчик аккуратно взял из рук Филарета свой кафтан. Патриарх с трудом встал с табурета, задумчиво посмотрел на Кривцова и заметил:
– Оклемается, казачок, обязательно оклемается. Богатырь, одной с тобой породы, –Патриарх похлопал пытчика по железным плечам. Алфимов почувствовал, что Святейший доволен его работой. Сделав паузу, Владыка добавил: – Казака оденьте и накормите. Да оденьте по чину человека служилого! До моего особого распоряжения его содержать в застенках Ивана Васильевича Чернышева, с должным вниманием.
Резкий стук в дверь оторвал Патриарха от размышлений над тем, что с ним произошло в ранние утренние часы. Дверь открылась, и на пороге появился Государь – сын Михаил. За ним, в полумраке были едва различимы силуэты князя Ивана Васильевича Чернышева и монаха Иллариона.
Глава четвертая
Чем был озабочен князь Василий Васильевич Голицын в морозное мартовское утро? Почему он разгневался на конюшего Семена Кольцова? Какие события заставили князя побеспокоиться о безопасности своей семьи и зачем он отправил сестру Наталью к князю Ивану Васильевичу Чернышеву, а сам устремился искать встречи с патриархом Филаретом? Об этом и многом другом читатель узнает, прочитав эту главу.
В легком, без овчинной подкладки сером кафтане Семен Кольцов, конюший князя Василия Васильевича Голицына, выглядел таким же молодым и стройным, как и хозяин. Коренастый, проворный, Семен, недавно перешагнув двадцатипятилетний возраст, ежесекундно совершал какое-то движение – либо растирал одну ладонь о другую, либо пританцовывал, не давая покоя ногам, либо беспрерывно искал какое-то место на затылке или лбу, чтобы его почесать. Но физические движения не шли ни в какое сравнение с изменениями зрачков глаз, гримасами лица и другими только ему присущими жестами.