Робеспьер. В поисках истины
Шрифт:
Робеспьер медленно продвигался, умеряя свои шаги, чтобы не слишком опередить депутатов, которые выступали по шести в ряд с торжественной суровостью судей. Всё шествие расположилось вокруг статуи Свободы, подле которой воздвигнут был жертвенник из цветов. Перед ним надлежало освятить среди клубов фимиама поклонение Верховному Существу.
Когда Неподкупный проходил через то место, где ещё накануне возвышалась гильотина, какая-то женщина упомянула об этом по простоте души. Но её голос был заглушён звуками сотни арф, которые наполнили воздух нежной мелодией. Все члены конвента достигли уже площади
Стоя перед жертвенником, Робеспьер зажёг приготовленные благовония востока, и облака фимиама окружили его дрожавшим в воздухе ореолом. Потом он спустился со ступеней жертвенника и обратился к народу. Звуки музыки, восторженные восклицания народа, оживлённый говор и даже крики уличных торговцев мгновенно смолкли. Сотни тысяч глаз устремились на Робеспьера, и он начал речь, простирая руки над безмолвно внимавшей ему толпой.
Неожиданное вдохновение овладело им: он решил повторить самые замечательные фразы из его прежней речи. Депутаты выслушали их холодно, равнодушно, а народ, сердце которого билось в унисон с его сердцем, докажет своим искренним восторгом их справедливость и публично даст урок своим представителям, а вместе с тем приказ во всём и всегда повиноваться Неподкупному.
Теперь, увлекаемый общим энтузиазмом толпы, Робеспьер говорил свободно, пламенно, ни разу не смотря на бумагу. Голос его раздавался громко, внушительно. Каждая его фраза вызывала гром рукоплесканий, наполнявших все фибры его сердца чувством гордого довольства. Он сознавал, что действительно и навсегда был повелителем Франции, всемогущим диктатором по воле народа. Он уже видел конвент у своих ног, побеждённый, поражённый этим грозным выражением народной воли.
— Благодарю всю французскую нацию, — говорил он восторженно, — что, оставив на этот день свои личные заботы, она обратила свои мысли и стремления к Великому Верховному Существу. Никогда, да, никогда сотворённый Им мир не представлял Ему столь достойного зрелища. Он видел до сих пор царство тиранов, преступления, лжи на земле...
Неожиданно в толпе недалеко от Робеспьера какой-то человек произнёс вполголоса какое-то оскорбительное для него выражение, но Робеспьер его не слышал и продолжал:
— Французы, если вы хотите восторжествовать над своими врагами, будьте справедливы и принесите Верховному Существу единственное достойное Его приношение, то есть будьте нравственны, добры и великодушны...
— Сохраняя гильотину! — громко воскликнул голос в толпе с ироническим хохотом.
Вокруг человека, произнёсшего эти слова, поднялась суматоха. Но из уважения к Робеспьеру, который продолжал свою речь, раздавались восклицания вполголоса:
— Арестовать его!
— Что ему нужно?
— Что он сказал?
На последний вопрос Оливье, так как это был он, отвечал:
— Я сказал, что вы должны крикнуть этому шарлатану: «Вместо того, чтобы курить фимиам твоему идолу, тиран,
В эту минуту весь народ с большим энтузиазмом, чем прежде, покрыл рукоплесканиями последние слова Робеспьера, и выведенный из себя Оливье закричал во всё горло, в каком-то диком исступлении:
— Дураки, они ещё рукоплещут ему!
Толпа не вынесла этого оскорбления, и послышались сотни голосов:
— Смерть ему! Смерть!
Теперь голос Робеспьера был совершенно заглушён неистовым воплем толпы, среди которой Оливье беспомощно боролся с десятками рук, протянутых, чтобы разорвать его на куски.
— Смерть ему! Это аристократ! Это шуан! — ревела толпа, и один из патриотов уже хотел пронзить его пикой, как толпу растолкал полицейский отряд, и предводитель его, схватив Оливье за горло, громко воскликнул:
— Не троньте его, с ним справится закон.
Это был Герои, глава полицейских агентов Комитета общественной безопасности.
С помощью своих людей он повлёк Оливье к Робеспьеру, который, увидя смятение, сошёл с платформы и направился в толпу. Все расступились перед ним, и он торжественно спросил:
— На что жалуется этот безумец, дерзнувший помешать нашему празднеству?
— На тебя, негодяй, лицемер! — закричал во всё горло Оливье. — Как ты смеешь говорить о справедливости и человеколюбии на том месте, где ты пролил столько неповинной крови.
Стон ужаса вырвался из груди всех присутствовавших. Но Робеспьер знаком руки водворил молчание. Оливье в эту минуту хотел броситься на него, но его удержала полиция.
— Посмотри на подошвы твоих башмаков, — кричал он вне себя, — они красны от крови и...
Но ему не дали продолжать, и по знаку Неподкупного полиция увела его из боязни, чтобы его не растерзала толпа, оглашавшая воздух криками:
— Смерть ему! Смерть ему!
— Вы можете меня убить, негодяи! — произносил Оливье. — Но я первый подниму крик, который будет повторен вскоре всеми: долой гильотину!
Его слова были заглушены общим смятением. Но через минуту Робеспьер вернулся к статуе Свободы и спокойно, торжественно произнёс:
— Граждане, вернёмся к нашему счастливому празднеству, которому не могут помешать безумные оскорбления изменника! Завтра меч правосудия будет карать врагов отечества!
Вся двухсоттысячная толпа воскликнула, как один человек:
— Да здравствует республика! Да здравствует Робеспьер! Да здравствует Неподкупный!
Только вдали раздавался одинокий голос, едва слышно произносивший:
— Долой гильотину!
Это был Оливье, которого полиция с помощью национальной гвардии уводила в тюрьму.
VIII
Робеспьер медленно сошёл со ступеней, над которыми возвышался жертвенник. Последние слова Оливье поразили его в самое сердце, как он ни казался хладнокровным. Этот голос, полный ненависти и мести, послышался из толпы, которая, по его мнению, была заодно с ним. Правда, народ протестовал против оскорбления, но всё-таки народу пришлось защищать его, тогда как он думал, что народ единодушно признает его диктатором Франции.