Робин Гуд с оптическим прицелом. Путь к престолу
Шрифт:
— О чем задумался, сыне?..
Папаша Тук! Как всегда прибыл в самый подходящий момент. И как ему, интересно, объяснить, что я думаю о Великом Октябре, о партии большевиков и о том, что мои действия в сравнении с ленинскими пока сильно проигрывают? У них-то партия была, общая идея, так сказать, а у меня? Бароны на крестьян волками смотрят, те баронов хоть сейчас на вилы подымут, наемникам вообще кроме денег ничего не интересно…
— Не о том ли, что людей своих объединять надо, а слова истинного для того найти не можешь?
Б…
— Примерно об этом самом и думаю, отец Тук. Только вот ничего не придумывается…
Аббат тяжело вздыхает:
— Сразу видно, что отец твой — простятся ему все грехи его! — не утруждал себя заботами о твоем воспитании в лоне матери нашей — святой апостольской церкви, налегая, в основном, на воинские науки, — он задумчиво чешет брюхо, потом — затылок, потом — снова брюхо. — Но если ты пожертвуешь в пользу смиренного служителя церкви бочонок того замечательного розового испанского вина, которое подарил нам нехристь Исаак — я, так уж и быть, наставлю тебя на путь истинный…
Я оставляю на совести брата Тука утверждение «подарил». Впрочем, от встречи со мной Исаак, пожалуй, сохранил не самые плохие воспоминания. Да уж, есть что вспомнить…
— …Робин! Робин! — Скателок, недавно получивший звание сержанта, влетел в шатер, словно наскипидаренный. — Там!.. Там!.. Евреи!..
Я обвел взглядом сидевших в шатре. Вроде бы евреи в то время были ребятами мирными, в войнах участия не принимали и Моссадом не щеголяли. Так чего ж новоявленный сержант всполошился?..
— Так, отдышись и докладывай толком. Что за евреи, откуда евреи, зачем евреи и чего эти евреи хотят?
Бывший мельник, а ныне — сержант непобедимого войска славного фон Гайаваты, обалдело уставился на меня, сглотнул и выдавил:
— Так ведь евреи же…
— Очень информативно, но это ты уже говорил. А что кроме?
— Так ведь ограбить… и вообще…
Так, я не понял! Тут что — филиал СС? Между прочим, у нас в спортзале висели фотографии чемпионов мира по стрельбе из лука, так в семидесятом был Шарон Либерман, я точно помню! Подумаешь, евреи!..
— Значит так, сержант Скателок! — тот моментально вытягивается. — Во-первых, не ограбить, а собрать дорожный налог в пользу революции. Во-вторых, что это ты понимаешь под «и вообще»?
— Так точно, собрать дорожный налог!
А дисциплину я в них, все-таки, вколотил! Ну-ну… Но не успеваю я как следует порадоваться, как глаза Скателока маслянеют, и он игриво добавляет:
— Так это… Там же девки с ними… и бабы молодые… И пожечь евреев доброму христианину куда как пристало…
— Чего?! — перед глазами встали фотографии Бабьего Яра. — Чего-чего?!!
— Ваше высочество, — вступает в беседу мой многомудрый тесть. — Уверяю вас, что причин для тревоги нет. Никто не осудит вас,
— Где?!! — заорал я, вскакивая на ноги. — Где ты видел этих евреев?!!
Ошарашенный Скателок не смог ответить, лишь, выпучив глаза, молча ткнул куда-то в неопределенном направлении.
— Покажешь?! — яростное кивание головой. — Коней! Джон! За мной!
И много через полчаса, мы вылетели на дорогу, где и разворачивалось действо…
Энгельрик, похохатывая, лез за корсаж платья яростно вырывавшейся черноволосой смуглой девушке, которую держали за руки двое бойцов из его взвода. Еще одна женщина, в темном платье дико визжала, лежа на спине в телеге. И было от чего: трое стрелков задрали ей на голову подол и теперь пытались растянуть в стороны ноги, которая она стиснула в отчаянной попытке защититься от насильников.
Основная часть взвода держала на прицеле слуг и возниц, среди которых испуганно жались еще несколько женщин, а группа в полдесятка бойцов во главе с ефрейтором Белоручкой развела костер, и теперь пыталась затащить в огонь ноги хрипящего старика в одежде черного бархата. Бедняга пробовал упираться, но один из воинов очень грамотно ткнул его тупым концом копья под дых, тот обмяк, но тут же рванулся с удвоенной силой — его ноги оказались в огне…
— А-атставить! Прекратить, мать вашу хребтом через колено!
Энгельрик мгновенно отпустил девицу, Белоручка с присными — старика, но насильники возле телеги замешкались, за что один из них и огреб мечом плашмя по заднице, и над дорогой взлетел недоуменный рев:
— А-а! Роби… то есть, ваше высочество, за что?!!
— За что?! — я соскочил с коня и подошел к нему вплотную. — Ах ты, фашик недоделанный!
Кулак, всаженный в «солнышко», отправил любопытного в глубокий нокаут.
— Кто-то еще что-то хочет спросить? — вопросил я максимально грозно, и повернулся к пострадавшим, в полной уверенности, что желающих не будет…
Но я ошибся. Первым решился Энгельс:
— Ваше высочество, а чего случилось-то?
— Энгельс, я ведь, вроде объяснял, — начал я сладким голосом, — что мы не грабим, и а взимаем налоги. И людей приказывал попросту не обижать, нет?..
Уловив оттенки, Джон шагнул ко мне поближе и поудобнее перехватил свой пелиакс. Это произвело обычное действие: строй чуть попятился…
— Так я предупреждал или нет?
— Предупреждал, — странно, но Энгельс не выглядел напуганным. Скорее — удивленным… — Но ведь это-то — евреи!..
— И что? Еврей — не человек, что ли?
— Так они же Христа распяли! — в голосе Энгельса зазвучал праведный гнев. — Деньги в рост дают, а потом грабят почище любого разбойника!
Я оглядываюсь. Старик успел подняться на ноги и теперь обнимал девушек, словно пытаясь закрыть их своим телом. Ткнув в него пальцем, я грозно рявкнул: