Робин Уильямс. Грустный комик, который заставил мир смеяться

Ицкофф Дэйв

Среди других студентов Джульярда того времени были Мэнди Патинкин, будущая звезда Бродвея и телевидения, он тоже был в группе IV, актер Уильям Херт из группы V и Келси Грэммер из группы VI, у которого сложилась очень успешная и долгосрочная карьера в ситкоме. А один из одноклассников станет важным доверенным лицом и источником моральной поддержки для Робина: поразительно высокий, по-мальчишески красивый молодой человек, недавно перешедший из Корнелля в Джульярд по программе для продвинутых студентов. Его звали Кристофер Рив.

Рив, выросший в Принстоне, Нью-Джерси, как и Робин провел несколько лет своего становления в замкнутом мире пригородных подготовительных школ, затем пробовал себя

в региональных театральных компаниях, а перед тем как приехать в Джульярд путешествовал по Европе, участвуя в театральных постановках. Когда эти двое впервые встретились, то Робин предстал перед Ривом как «невысокий, коренастый, длинноволосый парень из округа Марин, Калифорнии, одетый в рубашку с галстуком, спортивные штаны и болтающий сто слов в минуту». Но, как и всех остальных, Кристофера окутало очарование его нового знакомого. «Я никогда не видел, чтобы в одном человеке было столько энергии, – говорил Рив. – Он был похож на воздушный шарик, который надули и отпустили. Я с трепетом наблюдал, как он практически отскакивал от стен класса и коридора. Сказать, что он постоянно ”включен“, – преуменьшение».

На занятиях Рив увидел, как Робин ставит в тупик и смущает своих учителей. Когда уроки проводила Эдит Скиннер, уважаемый педагог по речи и постановке голоса, Рив говорил: «Она ничего не могла с ним поделать». Пока Скиннер методично работала над тем, чтобы научить остальных фонетическому алфавиту и изменению гласных в зависимости от диалекта, а Рив старательно добавлял примечания к своим текстам, чтобы выучить новый акцент, Робин не делал ничего. «Робину это вообще было не нужно, – говорил Рив. – Он мог тотчас же выступить на любом диалекте – шотландском, ирландском, английском, русском, итальянском и на самолично изобретенном».

Некоторые курсы, казалось, были связаны с Робином на инстинктивном уровне, например курс по использованию масок, который вел французско-английский преподаватель Пьер Лефевр. Эти занятия требовали от студентов фокусироваться на языке тела, а иногда вообще не пользоваться речью. Вот как заведующая театральным отделением Марго Харли объясняла эти занятия: «Были нейтральные маски, закрывавшие лицо – это были маски мужские и женские, молодых людей, людей среднего возраста и пожилых – говорить было нельзя. Затем одевались комедийные маски – маски персонажей – и можно было говорить».

Цель масок, со слов Харли – изменить тело. «У актеров должно быть тело, которое может трансформироваться и меняться, рассказывать нам о персонаже, в которого актер перевоплощается. Эти маски помогают трансформировать вашу физическую форму, а многие актеры не могут это сделать. Мне кажется, для Робина это было одно из наиболее ценных занятий».

Но другие педагоги видели, что Робин как актер ограничен и с помощью чувства юмора старается раздвинуть границы. На уроках по технике речи Элизабет Смит говорила: «Я давала ему большие высокопарные стихотворения, чтобы он мог отдышаться и открыться. Я помню, задумывалась, как абсурдно выглядит, что я заставляю Робина этим заниматься, потому что в конечном итоге очевидно, что это было так далеко от всего, что он сделает. То, что у него есть будущее, не вызывало вопросов. Но оно явно не будет связано с цитированием высокопарных стихотворений». Смеясь, она добавила: «Он очень старался не плюнуть на все это, не сделать из этого шоу. Но не всегда справлялся. Просто не мог».

В первые недели обучения Робин конфликтовал со своим педагогом Майклом Каном. Когда надо было перед классом произнести монолог, Робин выступил с бессвязной сатирической проповедью Алана Беннетта из британского эстрадного комедийного представления «За гранью». Позже Рив говорил, что выступление

Робина «было даже смешнее оригинального», и что его «перевоплощение, тайминг и подача были безупречны», что завоевало аплодисменты других студентов. Но на Кана это не произвело впечатление. Перед всем классом он сказал Робину: «Такое ощущение, что вы сами от себя получали удовольствие». Немного подождав, добавил: «Это как если бы кто-то помочился в вельветовые штаны». И чтобы добить, закончил: «Вы чувствуете себя потрясающе. Мы же ничего не видим». (Мокрые пятна в вельветовых штанах не видно.)

Руководство школы стало задаваться вопросом, подходит ли Робин под требования продвинутой программы. «У него не было базовых знаний по театральному искусству, – говорил Кан. – Все шло на базе интуиции, это больше походило на пародию, а не на творчество». Перед окончанием учебного года Робина попросили освободить место в группе IV и перейти в группу VI. Он согласился.

Благодаря хорошим отношениям Робин стал в чем-то зависеть от своего друга Рива. Они по-доброму называли друг друга братьями, любили посидеть на крыше дома Рива и побаловать себя вином и историями о женщинах. «Многие одноклассники старались поспеть за Робином, – вспоминал Рив. – Я даже не пытался. Порою Робину надо было отключиться и с кем-нибудь серьезно поговорить, а я всегда был готов его выслушать».

В конце первого семестра в Джульярде Робин почувствовал эмоциональный упадок и ощутил себя одиноким и всеми покинутым. Позже он назовет это состояние нервным срывом. Робин не мог себе позволить на Рождество поездку домой в Тибурон, поэтому, когда школа опустела, он на праздники остался в Нью-Йорке – холодном, незнакомом городе, которые стал еще более пустым. «Нью-Йорк казался невыносимо бесцветным и неживым», – говорил Уильямс.

«Однажды я стал рыдать и не мог остановиться, а когда у меня закончились слезы, тело все еще содрогалось, начались рвотные спазмы. В таком состоянии прошло два дня, я дошел до ручки и наконец понял, что у меня есть выбор: я мог либо смыть все в трубу, либо поймать равновесие и расслабиться. В тот момент я был похож на подводную лодку, которая скидывает балласт и всплывает. Но как только я избавился от своих переживаний, то остаток года прошел без тревог», – говорил он.

Робин подружился со своими одноклассниками, снимающими с ним дешевую занимающую весь этаж квартиру в Верхнем Вест-Сайде Манхэттена. Открытое пространство было огорожено шторами, которые не полностью доставали от потолка до пола, что создавало иллюзию спальни, но не личного пространства. «Чем бы ты ни занимался в комнате, об этом знали все вокруг, если только ты не осторожничал», – говорила Фрэнсис Конрой, проживавшая в одной из таких комнат. Здание было в шаговой доступности от кампуса Lincoln Center, хотя это не всегда была легкая прогулка. «Чтобы ничего не случилось, надо было идти домой с кем-нибудь», – рассказывал еще один житель квартиры – Кевин Конрой.

Когда изначальные арендаторы Ричард Левин и Пол Перри в первый раз встретили Робина, тот все еще был представителем калифорнийской богемы, старающимся слиться с толпой, что не очень хорошо ему удавалось. «Как-то нам с Полом пришлось усадить Робина перед собой и сказать, что не надо так часто использовать слово ”паршиво“, потому что это сводит с ума, – смеясь, вспоминал Левин. – Каждое третье слово, вылетающее у тебя изо рта, это ”паршиво“, так нельзя».

Он любил оставлять подруг в своей крошечной комнатушке, что не вызывало остальных. «У него были долгие отношения, – рассказывал один из его соседей. – Одна девушка жила здесь месяцев шесть. И это в комнате без стен до потолка. Поэтому, как его соседям, нам это не нравилось».