Робин
Шрифт:
— Я назову этот сорт "Салли Грегори", — сообщил мистер Вениамин.
Я и не знал, что цветы могут носить имена.
— Иди, Робин, тебя ждёт отец Уинкл, — отослала меня Фанни, а сама осталась поговорить с садовником.
Не очень-то мне хотелось идти к священнику с узким жёлтым лицом и тёмными намерениями. Я бы с удовольствием остался в саду в обществе двух людей, сразу отнёсшихся ко мне без предубеждения, но я не мог ослушаться. К тому же, что ни говорите, а меня приглашали обучаться благому делу, и мне очень хотелось, преодолев тупость и посвятив трудной науке всё терпение и все силы, стать грамотным.
Я вошёл в дом через маленькую дверку около решётки и сразу же заметил сбоку несколько
Я легко нашёл дорогу к кухне, но в коридоре вынужден был задержаться, потому что Сэм выволок на середину какую-то здоровенную плетёную корзину, да ещё и раскорячился сам, окончательно преградив дорогу.
— Вашей воровской милости надо пройти? — издевательски спросил он. — Подождёшь, цыганское отродье. Да ещё погоди, я тебя проучу, нищий бродяга. С тех пор, как ты появился, начались сплошные неприятности. Я тебе припомню все твои пакости!
— Подожми хвост, прохвост, а то отдавлю, — небрежно предупредил я и легко перепрыгнул через корзину.
Лучше бы я этого не делал, потому что проклятый поварёнок оказался не дурак и ловко саданул меня в бок, когда я оказался рядом, так что я приземлился не совсем так, как рассчитывал, а перевернулся через голову и растянулся во весь рост.
— Что это значит? — строго спросил мистер Браун.
Почему-то в такие минуты рядом всегда оказываются свидетели твоего позора.
— Что случилось? — допытывался дворецкий, помогая мне встать. — Ты цел, мальчик? Ничего не болит? Тебя толкнул Сэм?
И, не дожидаясь моего ответа, он закатил поварёнку такую затрещину, что тот заорал.
— Не смей этого делать! — властно приказал он, сохраняя, впрочем, спокойствие. — Если я ещё раз замечу, что ты пристаёшь к Роберту, я доложу мистеру Эдварду. Этот мальчик имеет право отдавать приказания, а ты обязан его слушаться, потому что ты слуга и тебя держат здесь не для того, чтобы ты бездельничал или вредил тем, кто выше тебя. Я мог бы высечь тебя перед Робертом, и это будет справедливо, но на первый раз он тебя простит, а ты поблагодари его за снисходительность.
Я не рассчитывал на поддержку и был очень доволен, что мистер Браун так горячо встал на мою сторону, но всему должна быть мера, поэтому мне стала тягостна его защита.
— Ну, ступай! — приказал дворецкий поварёнку, не повышая голоса.
Миссис Джонсон вышла из кухни и горестно смотрела на провинившегося подручного.
— Извини, — сквозь зубы процедил Сэм, и я понял, что обрёл лютого врага.
Я ничего не ответил и поспешил уйти, чувствуя на себе полные ненависти взгляды поварёнка и кухарки. Мистер Браун желал мне лучшего, но я бы предпочёл сам разобраться с Сэмом, а не быть свидетелем его унижения, которое должно было лишь обозлить его. Сам бы я с наслаждением выдрал его за его пакостную натуру, а пособничество дворецкого не принесло мне удовлетворения, несмотря на доказательство доброжелательности такого значительного среди слуг лица. Не так, совсем не так хотелось бы мне начать
В конце коридора казалось темно из-за чрезмерно яркого света в холле, врывающегося в широкие окна и открытые створки двери. Солнце буйствовало, словно стремясь растворить в своём сиянии безотрадную серую пелену, затягивающую небо. Я не могу сказать о себе, что я любитель природы и её красот, но однажды я увидел, как скверный, презираемый всеми пьяница и попрошайка остановился на пороге лачуги, откуда его выгнали без подаяния, и поднял голову, присматриваясь к бледному зимнему солнцу, причём на его лице обида и разочарование сменились покоем и тихой радостью, и с той поры я тоже иногда поглядываю на небо, пытаясь понять, что же такое увидел там нищий бродяга. Я и на этот раз по привычке посмотрел на окна, перевёл взгляд на дверь… и душа моя наполнилась суеверным ужасом, потому что в сияющем проёме я увидел чёрную тень из своего сна. Она шевельнулась и, медленно выйдя из солнечного пламени, оказалась отцом Уинклом. Воображение вновь посмеялось надо мной, заставив испытать безумный ужас в предвидении нападения дьявольского порождения, не имеющего лица, а потом явив перед моими глазами духовника леди Кэтрин, приятного или нет, опасного в своих замыслах или безобидного, однако имеющего вполне земное происхождение.
— Что с тобой, дитя моё? — спросил он. — Ты кого-то испугался? Что случилось?
У меня возникли серьёзные опасения за свой рассудок, уж слишком часто я стал видеть наяву героев моих кошмаров: то чёрного человека без лица, то голубоглазую куклу с белыми волосами. А ведь я считал себя человеком смелым, да, вроде бы, и был таким.
— Ничего, — отозвался я. — Меня послала сюда Фанни.
— Отлично, Робин. Пойдём со мной, нам пора начать наш урок.
Глупо, но у меня осталось очень неприятное чувство к отцу Уинклу, не прежнее неясное недоверие, а нечто, близкое к страху. Впрочем, когда он начал проверять, что осталось в моей памяти после вчерашнего урока, и я старательно показывал буквы, называя их, а потом внимал своему учителю, новые впечатления и умственное напряжение рассеяли прежние заботы, а затем всё вытеснила усталость, похожая на опьянение.
— На сегодня достаточно, — закончил урок отец Уинкл. — Я доволен тобой, Робин.
Я тоже был доволен, что учение оказалось для меня доступным. Мне бы и хотелось ускорить дело, но приходилось радоваться уже тому, что я усвоил остаток алфавита, начал постигать премудрость образования слов из букв и даже сам прочитал несколько простейших слов. Пусть способности мои оставляют желать лучшего, но, по крайней мере, отцу не придётся меня стыдиться. Повторю сегодня ещё раза два пройденный урок, чтобы окончательно закрепить пройденное и подготовить мозги к усвоению нового.
Я устал и с удовольствием бы посидел или полежал в своей комнате, но мои мысли приняли совсем другое направление, едва я увидел отца. Он казался печальным, растерянным и чем-то очень озабоченным.
— Отец! — обрадовано воскликнул я.
По-моему, он был раздосадован тем, что я выдал его появление своим криком. Он сделал мне знак молчать и поманил к себе. На лице его появилась решимость, и взгляд стал твёрже.
— Пойдём, Робин, мне надо с тобой поговорить, — сказал он.
Мы прошли в его комнату, и я, как ни был возбуждён предстоящей откровенностью отца, не мог не залюбоваться беспечной роскошью, какой он себя окружил. Если бы мой настоящий отец мог бы воровать отсюда по одной вещи раз в месяц, а то и в два, мы жили бы безбедно и даже позволяли бы себе излишества, но все эти дорогие вазы, пепельницы, портсигары, трости, статуэтки, книги в тисненых переплётах и прочие дорогие мелочи лежали и стояли так, словно их хозяин нисколько ими не дорожил.