Робкое дыхание
Шрифт:
— В те годы были живы родители батюшки, вот у них я и проводила основную часть времени. Вернее, правильнее будет сказать, жила.
Аркадию не составило большого труда представить маленькую красивую девочку с грустными глазами. Он был уверен, что Виктория в детские годы часто грустила и мало общалась со сверстницами.
— Родителей, надо думать, видели редко?
— Да. Поначалу они путешествовали максимум по полгода, и в Москве проводили три-четыре месяца, а потом…, - Виктория пожала плечами, чтобы скрыть душившую её детскую обиду,
— Париж — прекрасный город!
— Я там не была.
— Но, право, почему?! — воскликнул Аркадий, чувствуя, как в нем зарождается гнев. Что же получалось? Юрасовы жили в своё удовольствие, не заботясь о собственном ребенке! А он ещё упрекал в черствости графиню Елистратову. — Почему они ни разу не взяли вас с собой? Виктория Дмитриевна, вы говорите удивительные вещи!
— Иногда я об этом задумывалась, но не находила ответа. Родителям виднее, раз они посчитали таким образом.
— И вы их не осуждаете?
— Помилуйте, за что? — Виктория удивленно вскинула брови к верху, хотя чувствовала, что стоит прекращать разговор на эту тему. В груди защемило, и слезы находились где-то рядом. Она не хотела снова расплакаться при Аркадии.
Тот в задумчивости посмотрел на девушку. Её отношению к людям, и к родителям в частности, можно было позавидовать. На протяжении всей жизни ею пренебрегали, а она этого не желает признавать, мало того, ей удалось сохранить светлое чувство к родителям. Стоит только вспомнить, как она вчера обрадовалась их приезду, и всё станет понятно без лишних слов.
О себе подобное Аркадий сказать не мог.
— В большинстве случаев, если родители много времени проводят за пределами России, то они берут детей с собой. Виктория Дмитриевна, скажите, вы бы смогли оставить своего ребенка на долгий срок и уехать заграницу, зная, что не увидите его возможно, год, а то и два?
Виктория мысленно поблагодарила прислугу, которая принесла чай с вареньем, это дало ей небольшую передышку. Она знала, что во многих домах господа не считали нужным прерывать разговор при слугах, но она придерживалась иного мнения.
— Я никогда не осуждала родителей и не собираюсь делать этого впредь, не имею такого права, — уверенно сказала она. — На ваш вопрос, Аркадий Витальевич, я отвечу, что нет, не смогла бы. Все люди разные, и у каждого имеются свои слабости.
Единственная слабость семьи Юрасовых заключалась в том, что они любили себя больше, чем собственного ребенка. Естественно, ни о чем подобном Аркадий вслух говорить не стал. Он понимал, что подобным высказыванием не просто обидит Викторию, а нанесет ей глубокую рану. А причинить боль девушке он не стремился.
— А к моим слабостям вы тоже будете относиться со снисхождением? — с усмешкой спросил Аркадий, меняя тему
— Что вы имеете в виду? — Виктория порадовалась, что они заговорили о другом.
— Я подозреваю, что вы до сих пор серчаете на меня за моё опоздание на вокзал, когда я должен был вас встретить!
— Ах, вот вы о чем! Да, в тот день вы поступили некрасиво!
— А если я признаюсь, что вообще не намеревался ехать на вокзал?
На лице Виктории отразилось искреннее недоумение.
— С чего такая откровенность, Аркадий Витальевич? Я несколько смущена.
— В тот день я посоветовал матушке подыскать другого человека, чтобы он встретил вас.
— Но…. Но что же заставило вас передумать и поехать самому?
— Я подумал, что матушка забудет перепоручить это дело кому-то другому, — жестко произнес Аркадий, после чего поднялся, взял несколько газет и отправился к себе в комнату.
Некоторое время Виктория сидела, не шелохнувшись, а потом тихо ахнула, точно открыла для себя что-то новое.
Гости и хозяева дома собрались вместе ближе к обеду. Анна Илларионовна была счастлива видеть давнюю подругу после стольких лет разлуки. После обеда женщины договорились проехаться по магазинам, Людмила Игнатьевна желала обновить гардероб.
— Голубушка моя, думаю, тебе следует поехать с нами, — Людмила Игнатьевна взяла дочь за руки и ласково улыбнулась.
У Виктории на мгновение перестало биться сердце, а потом она радостно воскликнула:
— Конечно, маменька!
Никогда ещё Виктория не получала столько положительных эмоций от похода по магазинам. Она и припомнить не могла, когда они с матушкой в последний раз заказывали что-то вместе. Людмила Игнатьевна побывала у портнихи и договорилась о пошиве новых нарядов для себя и дочери.
— На балу у Аннушки ты будешь самой красивой! — заметила госпожа Юрасова, когда они возвращались домой. Надо же, как летит время! Она и не заметила, как её дочь выросла и превратилась во взрослую девушку.
— Вы так считаете, маменька?
— Даже не сомневайся!
— А как долго мы пробудем в Петербурге? — Виктория, наконец-то, отважилась задать вопрос, который её крайне интересовал.
— Виктория, разве об этом сейчас можно думать? Я в Петербурге не была тысячу лет! Мы обязательно должны насладится жизнью в столице!
У Виктории в голове промелькнула мысль, что она не вполне понимает матушку.
— Разве вы не желаете поскорее попасть домой, в Москву?
— Помилуй, дорогая, конечно, нет! Более того, я скажу тебе честно, я не люблю Москву.
— Но это же ваш родной город!
— Ну, и что? Если я в нем родилась, то это не обязывает меня его любить! Другое дело, Париж! Или Вена! А ещё лучше Флоренция! Вот по этим городам я тоскую по-настоящему, и готова в них возвращаться снова и снова!
Виктория замолчала, не зная, что сказать далее. Ей не понравились слова матушки. В отличие от неё она искренне любила Москву.