Род Корневых будет жить!
Шрифт:
Я снова потянулся к китайцу. Только на этот раз не просто пожелал привлечь внимание Мо Сяня, а прикоснулся к нему своей ци.
Я не знал, как это получилось. Просто отчаянно захотел прикоснуться. И как по наитию мысленно зачерпнул немного хаотичного ци и протянул словно длинную руку к китайцу.
Он удивлённо оглянулся и, поймав мой взгляд, начал потихоньку продвигаться сквозь толпу в мою сторону.
Но к моему удивлению, были ещё несколько человек, которые по случайному совпадению или нет, но тоже обратили на меня внимание. Их взгляды кольнули меня усиливая
Преодолев толпу, китаец ступил на открытое место перед троном, и ему тут же дорогу заступили деревенские. И до меня донеслось:
— Никто не имеет права приблизиться к Роду во время праздника!
Китаец по своему обыкновению поклонился и сказал негромко:
— Молодой господин зовёт меня, я должен подойти.
На что деревенские довольно-таки грубо ответили:
— Не положено! В своём Китае можешь делать, что хочешь! А тут наш праздник и не смей вмешиваться!
Я уже хотел было встать и задать трёпки слишком усердным охранникам, как в открытые ворота въехал ещё один праздничный поезд из трёх карет. И в самой первой сидел тот самый конник, что встретился нам после похорон — волковский прихвостень. Тот, который был в добротном зипуне зелёного сукна с меховой оторочкой, украшенном вышивкой и шнурами. Рядом с ним дрожала та самая девочка, которая предупредила о нападении волколаков и лютых мертвецов.
В двух других каретах было полно молодчиков.
Они по-хозяйски вышли из карет и не ушли в толпу, а остались в центре позади своего предводителя. А он стоял и держал девочку, изображая заботу…
Девочка была зарёванная. Порванное платье, синяки и кровавые разводы на ногах говорили сами за себя.
Ненависть полыхнула в моей душе с такой силой, что в глазах потемнело.
— Глумиться вздумали?! — услышал я свой голос. — Не позволю!
— И что ты нам сделаешь? — нагло улыбаясь, спросил молодчик.
Глава 19
Я не заметил сам, как оказался около молодчика и со всей дури засадил ему в челюсть.
Он аж отлетел, выпустив руку девочки.
Я забрал её у отморозков.
Просто забрал, пока они приходили в себя.
— Иди к Рожанице, — сказал я девочке и слегка подтолкнул её к Матрёне. — Она позаботится о тебе.
Почему к ней, а не к другим бабам, не знаю. Я об этом просто не думал. Мне нужно было убрать её с поля боя и в тоже время защитить. А кто может лучше защитить изнасилованную девочку, чем Рожаница?
Пока я говорил с девочкой, ублюдок оклемался. И увидев, куда направилась его жертва, ляпнул:
— О! А та баба тоже ничё! Фигуристая! Моей будет!
Мой удар был коротким и очень быстрым. Я даже не успел осознать его, а эта мразь уже опять летела в руки своих прихлебателей.
— Я таких как ты всегда давил, давлю и давить буду! — выплюнул я вслед подонку.
Видимо, второй удар слегка прочистил мозги волковскому прихвостню, потому что он перестал лезть под удар. Но видимо недостаточно прочистил, потому что он не собирался отступать.
Прорычав:
— Я тебя урою! — он дал команду своим нукерам
А сам…
Я снова почувствовал давление, как тогда, перед всадниками. Только намного сильнее. Намного!
Давление было такой силы, что меня аж пригнуло к земле.
Но склоняться перед теми, кто насилует детей? Нет уж! Увольте!
Я зарычал и, чувствуя, как тьма обволакивает меня, кинулся в драку не на жизнь, а на смерть.
Я отвешивал удары направо и налево. Шёл сквозь толпу нукеров, как в утреннем упражнении проходил сквозь толпу деревенских, только не уворачивался, а встречал кулаками каждого, кто хотел ударить меня. Я захватывал обрушившееся на меня давление так же, как это делал, когда строил каналы, и вкладывал захваченное давление в каждый удар. Я прорывался к тому, кто это давление создавал, к тому, кто руководил нукерами, к тому, кто насиловал девочку и покусился на мою женщину, к тому, кто посмел испортить мой праздник.
— Убью! — рычал я, расшвыривая ненавистные рожи по сторонам.
До тех пор, пока рож перед глазами не осталось.
И тогда сила оставила меня, а чёрная пелена спала, и я пришёл в себя.
Понимая, что сейчас упаду, я на негнущихся ногах дошёл до кресла с дубом на спинке и сел в него.
Деревенские в молчании смотрели на меня. Они были потрясены, и никто не шевелился. А на красной дорожке валялись тела нукеров, приехавших с разукрашенным молодчиком. Сам же ублюдок лежал чуть дальше с проломленным черепом.
Опустив взгляд, я увидел сбитые казанки. Получалось, это я один уделал тех мразей? Но как? Я практически не помнил боя. Помнил только охватившую меня ярость, и затуманившую мой ум черноту. Как будто это был я и в тоже время не я.
И тут подала голос Матрёна.
— Чего стоите? — крикнула она деревенским. — Принесите вина Роду. Да уберите отсюда этот мусор! — и она указала пальцем на бездыханные тела. — И давайте продолжать праздник!
Я благодарно кивнул ей. Она улыбнулась в ответ.
Люди тут же оживились, забегали, засуетились.
Под руководством Егора Казимировича загрузили тела в кареты и, поставив лошадей на дорогу, хлестнули их хворостиной — пусть везут тела домой!
А мне подали большой кубок вина.
Я одним махом осушил его и ничего не почувствовал.
Укрытая принесённым кем-то одеялом девочка сидела на коленях у Матрёны и смотрела на меня со страхом и восхищением.
— Ты как? — спросил я у неё.
Она непроизвольно покосилась туда, где ещё совсем недавно лежали тела попытавшихся испортить праздник ублюдков.
— Не бойся, — сказал я. — Они тебя больше не обидят!
Девочка всхлипнула, и Матрёна, поплотнее укутав её одеялом, прижала к себе и начала напевать колыбельную.
Тем временем Егор Казимирович, посматривая на меня, распорядился продолжать прерванный праздник.
И тут я почувствовал, как из меня тонким ручейком потянулась ци.
Я сразу понял, что пришёл дед Радим.
Поэтому я поднял руку, останавливая начавших было дудеть в рожки и бить в бубны скоморохов.
— Дед Радим? — крикнул я. — Поди сюда!