Род Корневых будет жить!
Шрифт:
— А если не увижу?
— Увидишь. Причём, до того, как он выстрелит. У тебя будет очень много времени. Ты впустишь его и его сознание станет твоим.
— Но ведь тогда и моё сознание станет его! — возмутился я. — Ведь это же в обе стороны работает?
— Да, — согласился дед Радим. — так и есть.
— Ну и зачем мне это надо, чтобы он залез в мою голову.
Дед Радим засмеялся.
— Вот такие мысли и делают тебя слабее! Давай, нападай! Смелее!
Я попробовал ударить деда Радима. И это было как-то странно. Я хорошо видел
— Что, не получается? — засмеялся дед Радим. — Давай сильнее! Бей, не жалей!
Да я и так уже не сдерживался. Я добросовестно лупил… пустоту. Причём, я пробовал разные удары, пробовал обманные — показывал, что буду бить правой, а сам без замаха бил левой или вообще ногой.
Разницы не было, я ни разу не попал по деду Радиму. Он стекал, уходил от моих атак, и это был факт. Старый дед был намного подвижнее меня — того, кто имел боевой опыт и тело шестнадцатилетнего пацана. Хотя по идее должно быть наоборот.
А я чувствовал себя полнейшим дураком. И всё чаще, нанеся удар, именно я летел кубарем… Я! А не вот этот старик!
— Я открыт для вас, барин, — уклоняясь от меня, говорил дед Радим. — Я впустил вас в своё сознание. И потому вижу ваше намерение и направляю его туда, куда мне нужно…
И я тут же полетел кубарем, а дед Радим остался стоять и смотреть на меня, хотя по логике всё должно быть наоборот.
— Я вижу ваше намерение и направляю его туда, куда нужно мне, — повторил дед Радим, и я снова отправился в полёт. — А значит, сейчас я ваш хозяин, а не вы мой, Владимир Дмитриевич.
— Я не понимаю, — сдался я.
— Конечно, не понимаете, — согласился дед Радим. — Потому что смотрите глазами. А вы посмотрите сознанием.
— Как это?
— Просто… — засмеялся дед Радим. — Попробуйте смотреть мимо меня. Я сейчас буду бить вас. Смотрите!
И вдруг случилось чудо — я увидел движение. Простое и непрерывное. Я увидел, как оно перетекает из ноги, которой дед Радим оттолкнулся, через тело в руку. И вот рука начала движение в мою сторону.
Оказалось, что у меня уйма времени, чтобы решить, как поступить — отклониться, поставить блок, сбить боковым ударом…
Это было завораживающее зрелище!
— Вижу, вы увидели, Владимир Дмитриевич, — остановился дед Радим. — Тогда на сегодня всё. Идите, учитесь впускать других в своё сознание…
Я поблагодарил деда Радима за урок, и, не задерживаясь, поспешил в поместье, чтобы уже там с чувством, с толком, с расстановкой научиться впускать всех в своё сознание. Хотел поспешить…
Я подходил к большой избе, когда на крыльцо выскочила девушка и, не глядя, выплеснула из ведра грязную воду. Естественно, окатив меня с
И тут же взвизгнув:
— Ой, барин! Простите! — бросила ведро, кинулась к обтекающему мне и принялась снимать с меня рыбьи кишки, которыми я теперь был увешан, как новогодняя ёлка гирляндами.
— Эк ты, Любка, подгадала, — засмеялся неизвестно откуда взявшийся Микола. — Гляди на кого теперь барин похож! А уж воняет как! — потешался он.
А от меня воняло, это да. Ещё как воняло!
— Вы что, охренели?! — прорычал я, приходя в себя.
— Барин, пощадите меня, — запричитала девушка, пытаясь убрать с моей одежды следы своего преступления.
На крик из избы выскочила Дуня и тут же всплеснула руками:
— Любка, паразитка, ты чего натворила?! Я тебе куда сказала отнести помои? Свиньям! А ты что сделала?
— Да она спутала барина со свиньёй, — заржал Микола.
Его слова стали последней каплей.
— Выпороть! — рявкнул я.
Девушка бухнулась мне в ноги, а Микола заткнулся и побледнел.
От ворот прибежал Богдан.
— Что случилось, Владимир Дмитриевич? — начал он издалека, но, подбежав и увидев всё, только и смог выдавить, что: — Хм…
— Выпороть! — приказал я. — Немедленно! Обоих!
И решительно пошёл домой, не обращая внимания ни на ревущую Любку, ни на ставшего вдруг серьёзным Миколу, ни на готовящегося выполнять мой приказ Богдана, ни на Дуню — суетящуюся и уговаривающую меня войти в избу, чтобы она почистила мою одежду.
Я был в бешенстве. Шагал, крепко сжав кулаки, чтобы не разнести тут всё к чёртовой матери.
В горячке выскочил за частокол, и уже удалившись, понял, что возможно стоило почистить и посушить одежду, потому что ледяной ветер быстренько охладил мой пыл.
Вскоре я, продолжая шагать, думал уже о другом. Ведь если бы моё сознание было открыто, я ж наверняка почувствовал бы, что Любка собирается сделать.
Нет, я не жалел, что приказал наказать её и Миколу. Микола тот давно напрашивался на хорошую порку. А Любка… Любка просто дура! Нужно смотреть, что делаешь.
Хотя, и мне нужно было смотреть, куда иду.
С другой стороны, я шёл по дороге, так что, пусть наказывают девку. В следующий раз будет думать, прежде чем…
Я шагал, а память подсовывала мне красивые формы Любки — пышную грудь, тонкую талию, глаза, смотрящие на меня со щенячьей преданностью.
Вот эта щенячья преданность заставляла испытывать некоторое сочувствие к дуре. Но вонь, распространяющаяся от одежды, сводила всю жалость на нет.
Уже подходя к усадьбе, я подумал, что всякий раз, когда я возвращаюсь из деревни, мне приходится прямиком идти в баню. Завести что ли правило: как только барин пошёл в деревню, так нужно греть воду…
Вот с такими мыслями я и вошёл в дом.
Прекратив на корню причитания охи и вздохи, я прямым ходом отправился мыться, отметив про себя, что Матрёна метнулась за чистой одеждой. Вот и хорошо.