Род
Шрифт:
Сработало. Старуха не мигом, но угомонилась, кинжалами размахивать перестала, хоть и пробурчала недовольно: «Буду я ради тебя одного баню топить. Обойдешься!» – но потом поклонилась, как положено, и протянула ему кусок лепешки: «Отведай моей еды!»
Лепешка была точно такой же, какой угощал их Влк перед переправой через озеро. Такой же каменной. А запах? Не до запаха, когда целый день макового зернышка во рту не было! Вот и старуха говорила что-то весьма уместное о запахе и славном ужине. И еще почувствовал Волчонок, что еда-то не обыкновенная, вроде и съел-то
– По вкусу ли тебе моя еда? – прервал его мысли вопрос старухи.
– По вкусу, – совершенно искренне ответил Волчонок, – спасибо, – о благодарности в наставлении ничего не говорилось, но Волчонок решил, что это никогда не повредит.
– Знал бы, за что благодаришь, – усмехнулась старуха и тут же, спохватившись, сменила тон, – коли по вкусу, так, стало быть, ты наш, иди пока в дом для дорогих гостей, отдохни с дороги, а я здесь подожду, может, еще какой молодец прибредет, то-то у нас с тобой пир будет.
Никакого дома Волчонок не видел. Старуха махнула рукой в сторону леса. Волчонок разглядел плетень из свежесрезанных веток, огораживающий небольшую, шагов в шесть, прогалину между елями. Это и был дом, весь дом, потому ничего другого, кроме плетеных стен, в нем не было, ни крыши, ни окон, ни печки, ни стола, ни лежанок, хотя нет, лежанки были – толстый слой опавшей хвои.
Верный дедовским обычаям, Волчонок растянулся на ней, намереваясь вздремнуть после обеда, но тут выяснился еще один недостаток неземной пищи по сравнению с густой наваристой ароматной материнской похлебкой – спать не хотелось совершенно, оставалось только лежать и пялиться в четырехугольник неба или, в щелку в неплотном плетне, на полянку. Там было, на что посмотреть.
Сначала Волчонок уловил едва различимый шелест шагов, потом заметил Братца, осторожно выглянувшего из кустов на краю полянки. «Молодец, тихо подобрался, с подветренной стороны», – искренне похвалил Волчонок брата. Ритуал встречи со старухой повторился до мелочей. И вновь Волчонок испытал гордость за брата, видя, как тот бестрепетно выдержал атаку старухи. Еще он подивился ловкости старухи, слаженности движений ее рук, оказалось, что левым кинжалом она подцепляла и вскидывала прядь волос, а правым отсекала ее у основания. Глядя на лысеющего на глазах брата, Волчонок непроизвольно провел рукой по собственной голове – ежик, новорожденный ежик.
Но вот Братец, чуть пошатываясь, ввалился внутрь загородки, ошалело посмотрел на Волчонка, не узнавая его, также непроизвольно схватился на оболваненную голову, чуть улыбнулся и свалился в изнеможении на землю. Более или менее пришел он в себя, когда в доме появился третий из их товарищей. Уступив ему малопочтенную роль бездыханного тела, Братец подполз к Волчонку и прильнул к соседней щелке в плетне.
Каждый из последующих пришельцев появлялся на полянке с все большим треском и выдерживал испытание с все большей дрожью. Последний, Лягушонок, так и вовсе забыл
– Может быть, ты есть хочешь?
– Зачем ругаешься, старая?! Зачем грозишься не спросясь?! – пропищал, наконец, Лягушонок заветную формулу и был немедленно награжден куском лепешки, который был заглочен столь же немедленно и целиком. Подросток судорожно закашлялся.
– Или тебе моя еда не по вкусу? – грозно спросила старуха.
– По вкусу, по вкусу, – Лягушонок из последних сил пытался изобразить на лице счастливую улыбку.
Волчонок тихо рассмеялся, глядя на эту картину, и обернулся к своим товарищам, призывая их присоединиться к веселью. Но те были не склонны веселиться, более того, трепетали в страхе. «Наверно, я как-то неправильно все воспринимаю», – подумал Волчонок и настроился на серьезный лад. А тут еще в дом вполз Лягушонок, которого надо было приводить в чувство.
Не веселостью, так собственным спокойствием Волчонок приободрил своих товарищей. Когда через какое-то время старуха вновь предстала перед ними и грозно спросила: «Зачем пожаловали, молодцы? Дело пытаете или от дела летаете?» – все дружно и слаженно произнесли последние заветные слова: «Пути ищем. Покажи нам путь».
– Может быть, и покажу, – ответила старуха, – если испытания пройдете и службу сослужите.
Служба была странная, ее почти и не было. В один из дней старуха привела подростков на заброшенную по виду делянку, заросшую разными травами, и приказала собрать все злаки и семена. Набралось немного, ведра три. «Пахнет точь-в-точь, как волшебная лепешка. Из этого, видно, ее и пекут», – подумал Волчонок, нисколько не удивляясь тому, что неземная пища имеет вполне земное происхождение.
После этого старуха повелела подросткам вспахать поле, да поглубже. Снабдить их инструментами она не озаботилась, равно как и объяснить, как делается эта непривычная, женская работа. Знай себе, ходила да покрикивала, а иных нерадивых и прутом подгоняла. Завалили нетолстую, в пядь, березу, острыми камнями отсекли ветви, на костре отожгли все лишнее, торчащее в сторону корневище заточили – сделали допотопную соху. Безжалостно ободрали липы, сплели прочные веревки. Впряглись вместо быков, Волчонок на соху налег, вспахали поле. И во второй раз вспахали, сделав новую соху заместо сломанной, и в третий. Удовлетворилась, наконец, старуха, протянула Волчонку лукошко – сей! Он заглянул в лукошко, оно было полно оттертыми до белизны зубами, волчьими, определил Волчонок. «Ничему не удивляться!» – напомнил он себе и, как заправский сеятель, разбросал зубы по полю. Боронить после всего было детской забавой.
Конец ознакомительного фрагмента.