Родео для прекрасных дам
Шрифт:
— Что? — спросила Катя. — Простите, я не совсем вас понимаю.
— Не только какие-то там бутылки, — закончил эксперт. — М-да, но в этом предстоит еще детально разбираться… Я сейчас вам копию заключения пришлю. А сам оригинал завтра… Нет, завтра у нас суббота, в понедельник привезет наш курьер — так и передайте следователю Киселевой. А впрочем, я ей сам позвоню.
В двери кабинета Марьяны торчала записка: «Я в ИВС. Подожди минутку».
Марьяна появилась через четверть часа. Примерно в это же время со двора отдела милиции уехала
— Отпустила под подписку? — кротко спросила Катя.
Марьяна поморщилась, словно у нее болели зубы.
— Ну и правильно, — Катя улыбнулась. — На этот момент — это самое верное решение.
Позвонили из экспертного управления, попросили принять факс.
— Ну что там с заключением? — спросила Марьяна.
Катя указала глазами на факс. Смотрела, как Марьяна читает копию.
— Так я и знала! — Марьяна швырнула факс на стол. — Помнишь, я тебе говорила про запах в его номере? Там так и шибало в нос — перегаром и… Черт, но откуда там, в отеле, мог взяться концентрированный уксус?
— Может быть, все-таки это самоубийство? — спросила Катя.
— Этот тип был слишком пьян для этого.
— Ты хочешь сказать, что кончают с собой лишь в трезвом виде?
— Я хочу сказать, что я вообще-то собиралась съездить сегодня в «Парус» — допросить горничную и охранника, что дежурили в ту ночь. Сегодня как раз их смена. Я только дожидалась результатов из ЭКУ. Поедем, Катя? А потом ко мне махнем — ужинать.
— Эксперт сказал, что этот Авдюков перед смертью ужасно мучился, — сказала Катя, когда они шли через двор к стоянке машин.
— Свидетели в один голос твердили — он так орал от боли, что перебудил всех в ту ночь. — Марьяна направилась к стареньким белым «Жигулям». Катя помнила то время, когда подруга ее только-только училась их водить. «Жигульки» были бросовые, купленные по случаю, по дешевке. Заводились они иногда с третьего, а иногда и с пятого раза.
— А все-таки забавно вышло, — сказала Катя. Они сидели в салоне, Марьяна сражалась с зажиганием. — С этим Буркиным и с этим вашим Мамонтовым.
— Придурки. — Марьяна резко повернула ключ — вторая попытка. — Лгуны чертовы!
— Нет, не скажи, этот толстенький — Буркин, поступил благородно. Раненный, из больницы приехал выручать приятеля.
— Идиот. И главное, у меня руки в отношении него связаны, — Марьяна покачала головой. — Официально он ведь пока лечится в стационаре. К койке прикован, злодей. Все, что я могла с ним сделать, — припугнуть, чтобы будущее светлым, безоблачным не казалось. Пистолет-то мы ведь у него изъяли… А в отношении его дружка, лгуна, у меня и этой зацепки нет. Он свою пушку выбросил, а может, где-то припрятал. Дурак-дурак, а догадался.
— Они мальчишки еще совсем, — примирительно заметила Катя. — Надо же, дуэль затеяли… Вроде из-за женщины какой-то…
— Эти мальчишки, как ты их именуешь, наши с тобой ровесники. И разгуливают по городу со стволами. И пускают их в дело, когда им заблагорассудится.
— Понятно, — Катя вздохнула.
Марьяна снова попыталась включить зажигание — и снова неудачно.
— И все же я бы не стала с ними вот так, — тихо сказала Катя.
— Как так?
— Ну, так… как ты.
— Как я? — Марьяна посмотрела в зеркальце, откинула со лба волосы. — А почему? Ты считаешь, что я несправедлива, необъективна?
— Марьяна, что ты меня спрашиваешь, зачем?
— Знаешь, а ты не первая мне это даешь понять. Мне тут один жук — точнее, наш начальник криминальной милиции — тоже высказал: поэтому, говорит, вас, Марьяна Ивановна, и муж бросил. Впиваетесь вы в человека, как ядовитая змея, извините уж за прямоту и резкость, как кобра, — Марьяна передразнила «жука». — Дружки они с моим благоверным были. Он его сейчас тоже в академию тянет — на повышение…
— К тому, что произошло у вас с Максимом, все это не имеет ровно никакого отношения, — сказала Катя. — Что «это»?
— Мамонтов, Буркин, их дуэль, пистолет, дело уголовное.
Марьяна усмехнулась и — завела машину. Сразу дала газа — рывок, и они выехали со стоянки.
— А почему порой не отказать себе в таком маленьком удовольствии? — спросила она. — А, Катюш?
— В каком удовольствии?
— Быть злой и несправедливой. К ним. Коброй побыть, а? Они же этого не стесняются — жалят нас. Как можно больнее стараются ужалить, не жалеют. Так что ж нам-то церемониться?
— Верочка как, здорова? — спросила Катя после паузы — нет, Марьяна, лучше поговорим о детях. Смягчимся ожесточенным сердцем. — В садике она?
— Старики ее мои забрали. У папы отпуск, они сейчас в Подлипках, в санатории. Звонят мне по вечерам. Верка смеется — как колокольчик серебряный заливается. — Марьяна уверенно вырулила на шоссе. — Там они неделю всего, а я уже скучаю по ней. Такая тоска…
Их обгоняли машины — дребезжащие «девятки», потрепанные «БМВ», черные джипы, неизвестно какого года выпуска, «Газели» с брезентовым верхом, грохочущие грузовики. Водителями были сплошь мужчины. Над шоссе реяли клубы выхлопных газов, сигаретного дыма, пыли, обрывки залихватских песен из динамиков, врубленных на полную мощность магнитол.
А мимо проплывали поля, леса, окутанные зеленой майской дымкой, сотканной из первых клейких листочков, лопнувших почек, солнечных пятен. Миновали мост через овраг. Впереди синело озеро — Катя даже зажмурилась на секунду от брызнувшего в глаза света.
— А вон и «Парус», — кивнула Марьяна. — Почти приехали.
На противоположном берегу озера среди хвойного бора стояли корпуса из стекла и бетона под разноцветными крышами. «Парус» больше всего был похож на сказочный замок — стеклянные переходы, балконы, лоджии, причудливые башенки. В десятках окон отражалось солнце. У новенького причала покачивались белые катера и моторные лодки.