Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
— Честь и место, Иван Степаныч! — произнес рядом чей-то знакомый голос, и старый мастер увидел Пластунова.
«И здесь поспел!» — изумился про себя Лосев.
Здороваясь, старик с шутливой ехидцей проговорил:
— Нынче, смотрю, опять нашей кузнечной специальностью заинтересовались, Дмитрий Никитич.
— Да ведь слухом земля полнится, Иван Степаныч. Говорят мне: сегодня у тяжелых молотов поединок разыгрывается — как же не пойти?
— А ведь ладно ребята работают, Дмитрий Никитич… а? —
Вся поза Ивана Степановича выражала, что ему бояться нечего и не за кого, даже совсем наоборот. Он стоял, скрестив на груди руки, строгий и величавый, как один из бессменных патриархов труда, а поколения, выпестованные им, показывали сейчас свою силу и мастерство.
Старик следил за Матвеем с привычно требовательным вниманием: «для чистоты совести» ему хотелось даже больше придираться к Матвею, чем к другим, — на то он и «свой, лосевского гнезда птица».
Топорик Матвея, вонзаясь в металл, как в покорную глину, мягко высекал угол, сначала малый, потом большой. Едва многопудовый слиток, разъятый надвое бешено искрящимся зигзагом угла, успевал скатиться на пол, как новая болванка, подхваченная клещами, уже вертелась на тесном ложе под разящей громадой молота.
Вокруг Ивана Степановича раздавались восклицания, шутки, замечания, — равнодушных наблюдателей здесь не было.
— А ведь трудно решить, кто из двоих лучше, — сказал в ухо старику Пластунов. — Мы с директором находим, что оба победители.
— Разве директор в цехе?
— Здесь. Заводу немалый выигрыш от такого поворота в работе наших тяжелых молотов.
— Оба лихие, да и умные, черти! — вслух произнес свою мысль Иван Степанович, как бы давая этим понять, что он согласен с парторгом.
— Уж можно сказать: удача, большая удача! Поздравляю вас, дорогой мастер! — словно мимоходом произнес Пластунов.
Лосев не заметил, как очутился против молота Сакуленко.
— Работают что надо, не подведут! — пробормотал он в усы, любуясь тем, как широкая фигура Сакуленко ритмично покачивалась в рыже-золотых отсветах раскаленного металла.
— Ловко робят, дьяволы! — любовно выругался Иван Степанович.
Он вспомнил, что говорил о Сакуленко совсем недавно. Однако думать об этом не хотелось, и старый мастер отправился по своим очередным делам.
Он обходил участки бригад, проверял, ворчал, советовал и все время чувствовал особо приятную молодцеватость в каждом своем шаге, движении, в мыслях. Привычная картина родного цеха с горячим дыханием печей и негаснущими зорями огненного металла сегодня виделась Ивану Степановичу как-то особенно четко и красиво.
Утром, когда Матвей вместе с Сакуленко вышли из проходной, Катя встретила их на улице.
— Что ты так задержался, Матвей? —
Матвей переглянулся с Сакуленко.
— Сказать ей или сюрпризом преподнести?
— Да уж, коли начал, говори, — посоветовал Сакуленко. — Ведь все равно завтра, накануне праздника, все узнают.
— А что, что? — загорелась Катя.
Матвей сжал локоть жены и повел ее вдоль ограды сквера.
— Задержались мы, Катенька, в завкоме. Оба мы свои прежние рекорды перекрыли. Представь себе, наши фронтовые бригады дали по пятьдесят деталей каждая. Как ни бились мы, не могли друг дружку пересилить.
— Словом, нашла коса на камень, оба мы оказались крепкие! — засмеялся Сакуленко.
— Да, можешь нас поздравить, Катя: оба, как передовые бригадиры цеха, получим и знамя вместе и завтра вместе примем его. Вот так я встану и вот так — Сакуленко! — и Матвей, подойдя к краю асфальтовой панели, показал, в какой позе он будет завтра стоять на сцене заводского клуба. — Никифор Павлыч, поди сюда!
— Ну вот… ей-богу… — смутился Сакуленко, но, так же, как и Матвей, невольно приосанившись, стал рядом с ним.
— Хороша картина? — спросил Матвей, любуясь счастливым румяным лицом жены.
— Репетируете? — вдруг раздался позади сочный басок. Первый подручный, Михаил Автономов, шел прямо на них. — Желаю полного успеха!
— Будь здоров, Миша! — ответил Матвей и, проводив его задумчивым взглядом, спокойно улыбнулся Сакуленко. — Вот этот молодец, глядишь, не сегодня-завтра нас с тобой обставлять захочет.
— Что ж, получит бригаду и начнет наступать, — рассудительно поддержал Сакуленко.
— Как это наступать? На вас обоих? — взволновалась Катя.
Вместо ответа Матвей обнял ее плечи, и они пошли дальше. Перед ними далеко, серебристо курясь еще не растаявшими туманами, тянулись Уральские горы. Прорубаясь сквозь дремучие толщи лесов, островерхие их хребты синели, как богатырские шлемы из вороненой стали. Горы шли, возвышаясь к югу, как железное могучее войско, головные отряды которого шагали где-то в сияющей дали, уже недоступной глазу.
— Как высоко идут горы… — тихо сказала Катя.
Матвей так же тихо добавил:
— А дальше они еще выше!
ГЛАВА ПЯТАЯ
ВЕЧЕР В НОЯБРЕ
Снег шел весь день. К вечеру, когда читальня заводского клуба начала уже заполняться, в окна смотрел высокий яркосиний вечер, прорезанный белыми платами крыш.
Но никто из сидящих вокруг радиорепродуктора десятков двух юнцов не замечал пышной и строгой зимней красоты за окном. Никто из молодежи не слушал и концерта, который передавался из Москвы.