Родина

Караваева Анна Александровна

Однажды, в день рождения Тамары, у Банниковых, как на подбор, собралось много разнаряженных девочек, «фифочек», по презрительному выражению Чувилева. Папа и мама Банниковы в тот вечер особенно неумеренно хвалились своими детьми и «блестящим будущим», которое их ждет, так как «советская власть открыла перед ними широкую и светлую дорогу». Чувилеву надоело слушать эту похвальбу, и, не сдержав раздражения, он сказал, что советская власть открывает широкую дорогу для того, кто честно и хорошо работает. Сунцов поддержал друга, добавив,

что не только для людей «театральной профессии», но и, например, для заводской тоже может быть интересное будущее. Тогда Тамара насмешливо спросила Чувилева и его приятелей: кем же они желают быть? Чувилев, встав из-за стола и выйдя на середину комнаты, зло и возмущенно заявил: «А я желаю быть рабочим классом!..» После этого заявления Чувилев, небрежно кивнув, ушел вместе со своими друзьями, покинул дом Банниковых и больше там не бывал. А потом, поступив в ремесленное училище, друзья вообще перестали встречаться с Банниковыми.

Теперь Тамара стояла перед Чувилевым, взирая на него как на единственного избавителя от бед. А Чувилев, глядя на ее бледное, с синевой под глазами лицо, глядя на ее грязную, нескладную одежду, уже с трудом мог вообразить прежнюю Тамару, завитую, в голубом шелковом платьице, которая смеялась над ним.

— Ты что, Игорь? — боязливо спросила Тамара. — Ты о чем думаешь?

— Знаешь что? — решительно предложил Чувилев. — Подойдем-ка мы с тобой поближе, где наш директор и парторг. Они, похоже, здесь еще что-то делать собираются. Пошли!

…Митинг уже кончился. Вокруг Пластунова, Назарьева и Соколова начали собираться люди.

— Вот, слухом земля полнится, — довольно сказал Пластунов. — Никто, видно, в городе не хочет пропустить начала возрождения завода.

— На сегодня мы уже все закончили, — заметил Назарьев, пряча в карман свою записную книжку. — Что ж, надо ехать, — и Николай Петрович направился было в сторону шоссе, где стоял грузовик.

Но в эту минуту к Николаю Петровичу подошел высокий чернявый человек с седыми висками, худой, без шапки, в старом драповом пальто, перевязанном широким кожаным поясом с медной пряжкой.

— Николай Петрович, здравия желаю! — громко поздоровался он. — Не узнаете? Сотников Петр Тимофеич, бригадир первой стахановской бригады на заводе… вспоминаете?

— А! Конечно!.. Изменились вы сильно, Петр Тимофеич!

— Под смертью томились, а теперь воскресли… Извиняюсь, Николай Петрович, сейчас пронесся слух, будто здесь уже сегодня на работу записывают, кто на заводе раньше работал.

— Необоснованный слух, — сухо ответил Николай Петрович. — Мы известим.

— А представьте себе, — оживленно сказал полковник Соколов, — меня уже многие об этом спрашивали.

— Так ведь понятно же! — воскликнул Сотников, обводя всех испуганно-вопрошающим взглядом запавших глаз. — Ведь многие и многие люди этого дня, как светлого праздника, ждали!.. Ведь товарищи, подумать надо! Тысячи людей не только о хлебе насущном — по настоящей

работе изголодались!

— Мы всех известим, — уже мягче произнес Николай Петрович и опять было двинулся с места, но наблюдавший эту встречу Пластунов вдруг подошел к Сотникову, назвал себя и сказал, обращаясь ко всем:

— А в самом деле, люди нас так давно ждали, что их нетерпение естественно и понятно.

— Вы знаете, товарищи начальники, — энергично заговорила тетя Настя, — люди сюда уже сколько дней с документами приходят. Заводские книжки и номерки, что в табельной вешали, — все сохранили!..

— Не какие-нибудь непомнящие, а с документацией, как полагается уважающему себя рабочему человеку, — прогудел бас Василия Петровича.

— Вот видите! — уже весело сказал Пластунов. — Вот видите! Люди даже во всеоружии пришли…

— Уж не хотите ли вы, Дмитрий Никитич, здесь летучую канцелярию устроить? — недовольно спросил Николай Петрович.

— А разве у нас есть в городе «нелетучая» канцелярия? — ответил шуткой Пластунов. — И зачем нам, в самом деле, откладывать такое насущное для нас дело — собрать заводской народ!

— Есть народ, есть и завод! — убежденно пробасил Василий Петрович.

«Вот она, парторганизация наша, уже принялась за дело!» — подумал Пластунов и веселым, уверенным голосом сказал:

— Так давайте, товарищи, приступим!.. Возражений нет?

— Ну, что ж, — усмехнулся Николай Петрович. — Как говорится: ваша взяла!

Тетя Настя громко и решительно заявила:

— Намаялся народ, душой изголодался. Предлагаю создать комиссию по набору рабочих!

— Настасья Васильевна Журавина, — быстро сказал Пластунов.

— Согласна. Василия Петровича Орлова предлагаю… Мы тут, как старожилы и бывшие партизаны, народ знаем.

Далее в комиссию вошли: Пластунов, Назарьев и Соколов.

— Вон здесь, недалечко, мы из кирпичей вроде стола соорудим… а на фундаменте сидеть можно, — заявил Петр Тимофеевич Сотников, а потом, хитро и ласково поведя кустистыми бровями, добавил: — Смотрите, люди уже в боевой готовности — ожидают!

— Председателем комиссии предлагаю товарища Пластунова, — заявил Назарьев.

Все согласились.

— Начнем, товарищи! — скомандовал Пластунов.

На заводском поле уже выстроилась длинная очередь. Как живая река, она огибала остатки каменных столбов, стен, лестниц, железных конструкций и уже говорливо шумела.

На одном конце кирпичного стола запись вели Соколов, Василий Петрович и Назарьев, а на другом — Пластунов и тетя Настя.

Оживленный говорок, взволнованные вздохи, быстро передающиеся по цепи слова, как теплый ветер, порхали над живой людской рекой.

— У кого все сохранено, того, смотрите, хвалят, поздравляют!

— Как хорошо, что у меня все, все сохранилось, товарищи: и трудовая книжка, и почетные мои свидетельства, и квитанции, когда я премиальные получал…