Родина

Караваева Анна Александровна

— И рабочий класс ответит делом на ваш призыв, — просто сказал Пластунов.

«Вот ты когда заговорил!» — подумал Николай Петрович, чувствуя досаду на Пластунова и одновременно удовольствие от того, как просто и ясно выразил свою мысль парторг.

— Так до скорого свидания, Николай Петрович! — произнес Соколов.

Назарьев только кивнул в ответ, а Пластунов спокойно и радушно пригласил:

— Пожалуйста, ищем вас, Владимир Николаич.

«Ждем…», «Восстановим…», «Сжатые сроки…» — горько думал Назарьев, спускаясь по лестнице Дома Советов, устланной новой ковровой

дорожкой. — Думать программами, уважаемые товарищи, куда легче и приятнее, чем с головой зарыться в бесконечные заботы и трудности самой тяжелой реальности…»

На площади колючий октябрьский ветер гнал пыль. На развалинах Центральной городской библиотеки напротив уныло качался и шумел на ветру высокий бурьян. Ворона, ища что-то среди мертвых камней, глухо каркала, словно сердясь на бесплодность своих поисков.

— Вот она, неприглядная действительная картина! — сказал Николай Петрович Пластунову, показывая на унылый пейзаж, и укоризненно посмотрел на парторга. — На словах-то размахнуться вширь куда как просто, уважаемые товарищи!..

— Вот здесь-то и нельзя забывать о размахе, — не спеша ответил Пластунов. — Что ж вы думаете, завод воскреснет, как феникс, из пепла? Нет, дорогой мой, человеческие руки, которые будут воссоздавать силу и тепло завода, ведь сами нуждаются в тепле, одно неотделимо от другого.

На улице, поднимая пыль, показались два грузовика.

— Смотрите, смотрите! — весело воскликнул Пластунов. — Этакий великолепный лес, и что за плахи, широкие, могучие… красота!

— Вы знаете, Дмитрий Никитич, что из Москвы и других мест к нам каждый день приходят составы с разным оборудованием, — заметил Назарьев, недоуменно посматривая на оживившееся лицо парторга и лукавые искорки в его глазах.

— Да, да… Вот я и говорю: великолепнейшие плахи! — засмеялся Пластунов, сверкнув белыми зубами. — Какие ха-а-рошие полы настелют из этих плах, обстругают до блеска, чтобы детишки, бегая босиком, ножки себе не занозили!

— Пусть детишки бегают себе на здоровье, — в такт подхватил Николай Петрович. — Будем вот просить, чтобы нам подкинули двадцать — тридцать строительных бригад…

— Которые нам негде разместить, разве что предложить им сначала заняться строительством… землянок для жилья, — иронически закончил Пластунов. — Нет уж, теперь, куда ни глянь — всюду нам начинать.

Николай Петрович опять посмотрел на парторга, лицо которого приняло холодно-раздумчивое выражение.

— Мне все ясно, — с искренним огорчением заговорил Назарьев. — Вы, Дмитрий Никитич, конечно, считаете меня этаким… ну… делягой, что ли, без сердца и воображения…

— Не в том дело, Николай Петрович. Мы, коммунисты, должны вещи в еще более широкой перспективе видеть.

— А здесь, на этой разоренной земле?

— Тем более здесь.

— Н-ну, знаете… — насмешливо улыбнулся Назарьев. — Я, как инженер, обязан быть реалистом и математиком.

— И я инженер и также реалист и математик, как и вы.

— Вы с морским заводом связаны были, вы по морям плавали, а все моряки — романтики, — упрямо усмехнулся Назарьев. — Вы там пересекаете моря и океаны, а мы, заводские, стоим на

твердой почве, наши расчеты куда сложнее. Да и где точность расчета, математика имеют такое решающее значение для движения вперед, как в заводском деле?

— Могу напомнить вам, Николай Петрович, что математика служит не только числу и расчету, но и смыслу: философы с большой пользой для дела обращались к математике, чтобы видеть дальше того, что видят наши глаза.

— Я слаб в философии, Дмитрий Никитич, — сухо ответил Назарьев.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

КОРЕНЬ ЖИЗНИ

В обширном кузнечном цехе восстанавливали нагревательные печи. Работами руководил старый уральский кузнец Иван Степанович Лосев и Василий Петрович Орлов, у которого уралец и поселился. Старики быстро подружились. Василий Петрович, отличный токарь и слесарь, представлял собой особенно близкий сердцу Лосева тип мастера широкого склада: Орлов знал толк в электричестве, в кузнечном деле и даже оказался недурным каменщиком, что особенно радовало Ивана Степановича.

На восстановительных работах сильно не хватало людей, да и многих к тому же приходилось спешно учить разным специальностям. За всеми этими пожилыми, молодыми и совсем зелеными новичками приходилось постоянно доглядывать, и Лосев, стремясь проверять «все до последнего кирпичика», иногда просто сбивался с ног. Восстановительный участок Василия Петровича (бывший механический цех) находился влево от кузнечного цеха — только двор перейти, — и Орлов ежедневно заходил к своему новому другу.

Сегодня, десятого октября, у Ивана Степановича на участке был горячий день. Желая «не хуже людей» встретить праздник Октябрьской годовщины, старый кузнец со своей бригадой обещал восстановить коробку нагревательной печи. Покрытый весь бурой шамотной пылью, Лосев поспевал всюду, совершенно забыв наказ жены: «Ты, Иван, не очень там тормошись, — годы ведь уж не молоденькие, да и едешь ты помогать, вроде ты гостем будешь…» Но Иван Степанович сразу почувствовал себя на заводском пепелище хозяином, который, не считая сил, должен вызволить дом из беды.

Сегодня он особенно обрадовался приходу Орлова, не преминув при этом сказать:

— Мне-то сочувствуешь, а себя-то не обделяешь ли, Василий Петрович?

— Не обделяю, — улыбнулся Орлов. — У меня на участке печей класть не надо, а потому тебе сейчас круче моего приходится: хорошую заводскую печь сложить — будущее за рога схватить.

— Печь добрая, так и ковка золотая! — отозвался Иван Степанович.

Оба побывали в бригадах, проверили, что надо, обменялись последними заводскими новостями и вернулись к печи № 1. Когда-то это была самая мощная печь в кузнечном цехе Кленовского завода. Голая, пахнущая сыростью печь стояла, как широкий выступ горы, а посреди цеха темной громадой возвышался большой пневматический молот, безгласный, мертвый, с разбитыми взрывной волной частями управления. В огромном проломе стены бледно голубело небо, и, как в мрачной раме, далеко видны были оголенные заводские площадки и нагромождения железных конструкций.