Родная старина

Сиповский В. Д.

– Ныне по грехам нашим, – сказал между прочим Голицын, – мы стали без государя, а патриарх у нас человек начальный, и без патриарха ныне о таком деле советовать непригоже!

Не удалось полякам склонить в пользу грамоты и других посольских людей. Пример Филарета и Голицына воодушевлял их, и они все стояли заодно, что боярская грамота не имеет силы, потому что писана без патриарха и без «совета всей земли».

Народное движение против поляков

В Москве была получена от посольских дворян из-под Смоленска грамота, где говорилось между прочим:

«Не

надейтесь, чтобы королевич воцарился в Москве. Литовские и польские люди не допустят этого. У них в Литве на сейме положено, чтобы вывести лучших людей и опустошить всю землю и завладеть всей землей Московской. Ради Бога, положите крепкий совет между собою. Разошлите списки с нашей грамоты и в Новгород, и в Вологду, и в Нижний и свой совет напишите, чтобы всем было ведомо про то, чтобы всею землею сообща стать за православную веру, покамест мы еще свободны, а не в рабстве и не разведены в плен».

Грамота эта во многих списках была разослана из Москвы по городам. К ней была приложена московская грамота, писанная с благословения Гермогена: она призывала всех к единодушному восстанию на врагов православия, призывала другие города выручить Москву из беды, причем напоминала о святыне, хранящейся в столице.

«Здесь (в Москве), – говорится в грамоте, – образ Божией Матери, Богородицы, заступницы христианской, которую евангелист Лука написал. Здесь великие святители и хранители: Петр, Алексей и Иона Чудотворцы».

Когда эти грамоты дошли до Рязани, Прокопий Ляпунов велел сделать с них списки, приложил к ним свое воззвание и разослал по соседним городам, а сам немедля стал собирать ратные силы.

В Нижнем Новгороде уже раньше началось движение. Когда здесь были получены грамоты смоленская и московская с воззванием Ляпунова, то и отсюда стали рассылать по окрестным городам списки этих посланий, приложивши свои. Гонцы за гонцами с грамотами неслись в Кострому, в Ярославль, в Муром, во Владимир и другие города, поднимая всюду народ на борьбу с «нечестивыми ляхами», на защиту православной веры и родной земли. Из городов гонцы ездили по селам и деревням, сзывали помещиков и всяких ратных людей, звоном в колокола собирали сходки; тут решались вопросы, как казну собрать, как снаряжать войско; вооружались кто чем мог; все, кто пеший, кто конный, спешили в назначенное сборное место; везли сюда сухари, толокно, порох и другие припасы. Духовенство воодушевляло ратных людей, приводило их к присяге, и русский люд торжественно целовал крест «стоять за православную церковь, за Московское государство, не служить польскому королю и единодушно, без всяких споров и смут, очищать Московскую землю от польских и литовских людей».

Сильно ошиблись поляки: они думали, что лишь стоит склонить бояр на свою сторону – и дело будет сделано. О народе они словно совсем забыли и вовсе не ожидали отпора со стороны его: на него смотрели они, как на стадо, которое можно погнать в ту или другую сторону… Не подумали поляки и о том, что была на Руси могучая сила, способная поднять народ на смертную борьбу.

Польский «крылатый» гусар

Этой

силой была православная вера. Во имя ее и взывали к народу призывные грамоты. На защиту своей веры, своей святыни – церквей, икон, мощей – поднимался русский народ. Поляки становились в глазах всех православных «погаными нечестивцами и заклятыми врагами». Очистить родную землю от этих оскорбителей святыни и найти себе настоящего русского царя, надежного хранителя ее, стало теперь задачей лучших русских людей.

В начале 1611 г. стала ополчаться вся Русская земля. Прокопий Ляпунов из Рязанской области уже шел к Москве; на пути к нему подходили отряд за отрядом ратные силы из разных городов и областей.

Поняли поляки, что на них собирается страшная гроза… Прежде всего принялись они за того, кого считали главным виновником народного движения. Михаил Салтыков и другие бояре, доброхоты польского короля, по приказу Гонсевского, приступили к Гермогену.

– Ты по городам посылал грамоты, – говорил ему Салтыков, – ты приказывал им собираться да идти под Москву; отпиши им теперь, чтоб не ходили!

– Если ты и все изменники, – отвечал патриарх, – и королевские люди выйдете из Москвы вон, я отпишу к своим, чтобы вернулись назад!

Бояре настаивали, бранились, но патриарх стоял непоколебимо на своем… Тогда его стали держать в самом строгом заключении. Говорят, сам Гонсевский обращался к патриарху с грозной речью:

– Ты, Гермоген, главный заводчик всего возмущения! Тебе не пройдет это даром. Не думай, что тебя охранит твой сан!

Но что знач ил и все эти угрозы для доблестного старца, всегда готового пострадать за то великое дело, которому он служил?!

Страстная неделя в Москве

Недолго польские воины, занявшие Москву, ладили с москвичами. Военный люд в те времена считал все позволительным для себя, особенно в завоеванной стране, а на Москву поляки смотрели как на покоренный город. Сначала при Жолкевском они еще кое-как ладили с жителями, по крайней мере было мирно и тихо, хотя и тогда уже не было взаимного доверия. «Несколько недель провели мы, – говорит поляк Маскевич, очевидец событий, – с дружбой на словах и с камнем за пазухой». Поляки соблюдали величайшую осторожность. Стража стояла день и ночь у ворот и на перекрестках. Гетман заблаговременно под благовидным предлогом разослал по разным городам московских стрельцов. Москвичи начали на поляков поглядывать очень недружелюбно.

Сойтись русскому человеку с поляком было очень трудно. Этому мешало не только различие религий, но и понятий. «В беседах с москвитянами, – говорит тот же очевидец, – наши, выхваляя свою вольность, советовали им соединиться с польским народом и также приобресть свободу; но русские отвечали: «Вам дорога ваша воля, нам – неволя. У вас не воля, а своеволие: сильный грабит слабого, может отнять у него имение и самую жизнь. Искать же правосудия по вашим законам долго: дело затянется на несколько лет. А с иного и ничего не возьмешь. У нас, напротив того, самый знатный боярин не властен обидеть последнего простолюдина: по первой жалобе царь творит суд и расправу. Если же сам государь поступит неправосудно – его власть: как Бог, он карает и милует. Нам легче перенесть обиду от царя, чем от своего брата; ибо царь – владыка всего света»».