Родная старина

Сиповский В. Д.

Стены и башни Троице-Сергиевой лавры. Современный вид

Осажденные ободрились, увидев в этом Божие милосердие и заступничество св. Сергия. Церковная служба и пение не умолкали в монастырских церквах.

После неудачного приступа и попытки взорвать монастырь Сапега и Лисовский порешили взять обитель долгой осадой, «измором», как выражались русские.

Наступила зима. Неприятель расположился по избам, наскоро построенным, да по землянкам. Припасы и все нужное для себя поляки добывали грабежом по окрестностям. Из монастыря по-прежнему делались вылазки. Многие из защитников прославились и своей удалью, и силой.

С наступлением

зимы все тяжелее становилось «троицким сидельцам». Трудно было добывать дрова; приходилось их брать с бою; иногда шли за ними с оружием в руках и не возвращались… Наконец, от тесноты в монастыре начались болезни. Пока было тепло, толпы народу помещались на открытом воздухе, на дворе, а теперь, как настали холода и морозы, все сбились в тесных каморках и кельях. Теснота была ужасная. В хорошей пище чувствовали уже недостаток. Воду пили испорченную. Открылась цинга: пухли десны, вываливались зубы… У других на теле появлялись раны. От тесноты сильно распространилась зараза. Присмотру не было. Иные заживо гнили. Смертность день ото дня росла. Сначала ежедневно умирало до 20 человек, а потом стали хоронить по тридцать и более в сутки. Похоронное пение и плач раздавались с утра до вечера каждый день… Много троицких «сидельцев» было побито на вылазках, еще больше погибло от болезней. Воины гибли более, чем «едоки», т. е. немощные, старцы, женщины, которых надо было кормить. Из монастыря удалось переслать в Москву челобитную. Воеводы умоляли царя прислать им свежих ратных сил и пороху; Шуйскому трудно было исполнить эту просьбу: он сам был в стесненных обстоятельствах.

В Москве в это время жил келарь Троицкой лавры Авраамий Палицын (описавший оборону ее со слов защитников). Это был человек очень деятельный и умный. Сильно хлопотал он, чтобы послана была помощь монастырю. Патриарх Гермоген тоже настаивал на этом. Царь послал отряд, но незначительный, человек в шестьдесят. Им удалось пробраться в лавру и пронести туда двадцать пудов пороху.

Горсть этих воинов не могла, конечно, восполнить убыли в людях. Болезнь по-прежнему свирепствовала, и смертность росла. На беду, начались несогласия и пререкания между монахами и ратными людьми. Стрельцы жаловались, что старцы плохо их кормят… Но всевозможные невзгоды и бедствия не сломили решимости «троицких сидельцев» умереть, но не сдаться. Прошла зима. Хотя болезни продолжались, но все же стало легче, можно было здоровым больше быть на воздухе и не томиться в тесноте и духоте… Враги упорно продолжали осаду; но осажденные вовсе не помышляли о сдаче, делали даже вылазки, хотя и реже, чем прежде. До обители дошли слухи, что скоро Скопин-Шуйский приведет на выручку Москвы и лавры большое войско и шведскую вспомогательную рать.

Долгая и бесплодная осада, видимо, начинала уже томить и поляков. Сапега снова попытался взять монастырь приступом; он знал, что уж немного оставалось защитников. 27 мая неприятельский стан пришел в движение… Многие всадники объезжали обитель, видимо высматривая что-то; другие гарцевали на своих конях пред монастырем и грозили своими саблями…

Осажденные поняли, что будет приступ, и стали готовиться к отпору. Монахи взяли оружие в руки; женщины стали на стенах с камнями, огнем, смолою, серою и известью. Архимандрит со старейшими монахами молился в церкви. Наконец к ночи, в сумерках, начался приступ.

Поляки, по сказанию Авраамия Палицына, вечером, когда стемнело, стали тайком подбираться к стенам, некоторые даже ползком, «аки змии», и везли с собой лестницы, туры и всякие «стенобитные хитрости» (машины). Несколько времени хранилась полная тишина… Вдруг грянул пушечный выстрел. Это был знак к нападению. Тогда с громким криком и трубным звуком бросились враги к монастырским стенам, думали дружным нападением завладеть ими. Но осажденные стали разить нападавших из пушек и пищалей, не допускали их ставить лестницы к стене, метали в ляхов камни, обдавали их кипящей смолой, бросали в них зажженную серу и засыпали глаза им известью. С рассветом неприятель отступил с большим уроном, ничего не добившись… Осажденные в свою очередь выскочили из ворот и ударили на отступавших и захватили несколько десятков пленных. На следующий день Сапега повторил приступ, но опять безуспешно.

Этим и кончились попытки поляков силой овладеть Троицкой лаврой. Скоро они принуждены были и вовсе снять осаду. Доблестная оборона обители в течение 16 месяцев показала блестящий пример того, что может сделать горсть людей, одушевленных высоким чувством. Пример этот вдохнул лучшим русским людям новые силы на защиту родной земли.

Разорение земли тушинцами

В то время как Троицкий монастырь мужественно отбивался от врагов, многие северные города, захваченные

врасплох, достались без борьбы тушинцам. Суздаль, Владимир, Переяславль-Залесский сдались без сопротивления. Когда тушинцы подошли к Ростову, не имевшему крепких стен, то ростовцы порешили бежать в Ярославль, но Филарет, Ростовский митрополит, воспротивился этому; он говорил, что не бегством, а кровью должно спасать отечество, что мученическая смерть лучше позорной жизни. Он с немногими воинами и гражданами, пожелавшими умереть с ним, заперся в соборной церкви. Все исповедовались и причащались, готовились к смерти. Не ляхи, а изменники-переяславцы стали ломиться в церковь, стреляли в нее и диким криком отвечали на увещания митрополита опомниться и не быть извергами. Бывшие с Филаретом люди бились в храме до изнеможения, защищая своего пастыря. Церковь наполнилась убитыми. Злодеи принялись грабить храм, схватили митрополита, сорвали с него богатое облачение, одели в рубище и отвезли в Тушино как пленника. Лжедмитрий встретил его с большим почетом как племянника царицы Анастасии, назвал его даже патриархом, но держал его под строгим надзором как непреклонного сторонника царя Василия… Город за городом сдавались самозванцу: Углич, Кострома, Вологда и др. Некоторые города были взяты силою: Тверь, Шуя (наследственное владение князей Шуйских). Двадцать два города присягнули тушинскому царю. Во Пскове чернь волновалась в пользу его. Самозванец всем добровольно переходящим к нему жителям обещал «тарханные» грамоты, по которым они освобождались от всяких податей. Обещаниями этих льгот тушинский царь особенно сманивал на свою сторону городскую чернь и крестьян.

Но недолго продолжалось торжество самозванца на севере; скоро все убедились, что обещаниям этим верить нельзя. Тушинцы не только стали производить небывалые поборы с жителей, но даже попросту грабили их.

Осада Троицкой лавры надолго задержала тушинцев – понадобились им денежные средства и всякие припасы. А где их было взять? Приходилось все нужное брать у жителей подчиненных городов. Нередко случалось, что тушинский царь посылал своих сборщиков, а Сапега своих; и те и другие собирали с жителей всякие поборы вдвойне. Эти сборщики часто обращались в настоящих разбойников, беспощадно грабивших ради своей личной выгоды. «Тушинские воры», как стал звать народ этих грабителей, не только грабили, но всячески мучили жителей, монахов, ругались над святынею; хватали по монастырям старцев-монахов, заставляли их плясать и петь непристойные песни, а тех, кто противился, предавали смерти.

Далеко вокруг Тушина Русская земля запустела. В безлюдных деревнях и селах, по словам современника (Авраамия Палицына), ютились дикие звери: медведи, волки и лисицы, а люди скрывались в лесах… Хищные звери и птицы терзали трупы погибших людей повсюду, где проходили тушинцы. Полевые птицы свивали себе гнезда в людских черепах… Разграбивши православные церкви, «нечестивые ляхи» ругались над священными вещами: кололи иконы на дрова, церковные сосуды употребляли на своих попойках, церковными пеленами покрывали лошадей, как попонами…

Молва об этих зверствах и кощунстве быстро разносилась вдоль и поперек по Русской земле, заходила и туда, где еще не видали тушинцев… Злоба к ним быстро росла повсюду. Жители далеких городов, еще не занятых неприятелями, стали пересылаться между собою грамотами, убеждая друг друга повременить, пораздумать, кому служить: московскому ли царю или тушинскому. Самозванец понимал, что его дело губят злодеи, которые, под видом сборщиков дани, грабят народ, но поделать ничего не мог. Полчище его более всего и состояло из воровских казаков да ляхов, приставших к нему ради наживы.

Грабежи и насилия тушинцев вывели наконец из терпения народ. В разных местах вспыхнули крестьянские восстания против грабителей. Начинают и города один за другим подниматься против них: Галич, Кострома, Вологда, Городец, Кашин и др. почти в одно время отложились от тушинского царя.

Тяжело было положение Василия Ивановича в Москве. Большинство его не любило. Вражда к нему уже не раз явно сказывалась в столице; но все же лучшие русские люди, которым дорого было отечество и православие, стояли за Василия Ивановича, понимали, что предаться тушинскому царю – значит погубить родную землю. Вот почему попытки свергнуть Шуйского не удавались, но все-таки трудно было держаться на престоле ему, «полуцарю», нелюбимому народом, нерешительному и неудачливому, и притом в Смутное время, когда нужен был вождь смелый и решительный. Хоть в Тушинском стане и происходили беспорядки, даже мятежи, но Василий Иванович не в силах был воспользоваться ими. Под Москвою шли довольно часто битвы, но мелкие. Летом 1609 г. произошла здесь последняя значительная битва; русские одержали верх и оттеснили врагов. Скоро после этого тушинскому полчищу были нанесены более сильные удары.