Родная старина

Сиповский В. Д.

Именем короля им и приказано было присягать.

Но Волынью поляки не удовольствовались, потребовали и Киева… Литовцы испугались: Литва без русских областей становилась совершенно ничтожным, бессильным государством. Литовское посольство поспешило в Люблин с просьбой отменить универсал о присоединении русских областей к Польше и назначить новый сейм для решения вопроса об унии. Просьба эта была отвергнута; решено было прежний сейм продолжать и предложено литовцам, уехавшим из Люблина, вернуться сюда чрез шесть недель.

Пришлось покориться этому, и прежние литовские послы прибыли на сейм.

Долго изо всех сил добивались они хоть каких-нибудь уступок для Литвы, – все напрасно. Постановлено было сначала обсудить предложения литовцев в польском и литовском сенатах. Оба сената съезжались во дворец, помещались в двух смежных залах, и король поочередно заседал то там, то здесь. Два дня сряду тянулись совещания. Больной и усталый король, едва

волоча ноги, переходил из одной комнаты в другую, вымаливая уступки то у поляков, то у литовцев. Польские сеймовые послы с нетерпением ждали решения сенатов; всех уже томили бесконечные переговоры. Наконец литовцы порешили, ни в чем не уступая полякам, во всем положиться на волю своего государя, предоставить ему самому по совести решить вопрос об унии, – видно, еще надеялись, что король, литвин родом, их наследственный государь, не даст их в обиду. Решение свое литовцы согласились высказать в общем собрании.

Торжественное и вместе с тем печальное зрелище представляло это собрание 28 июня 1569 г., когда старейший из литовцев, староста жмудьский, от имени всех своих товарищей обратился к королю с речью. Глубокой скорбью звучала она, когда говоривший указывал на верную службу литовцев своим государям и отечеству и вместе с тем жаловался на неправды, насилия и обиды, какие причинялись Литве, на порабощение ее Польше (Варшавский рецесс). Закончена была речь такими прочувствованными словами:

– Не допустите, ваше величество, посрамить нас! Пусть это дело так завершится, чтобы на нас не было ни одного пятна. Будьте же, ваше величество, стражем и умирителем нашего дела; пусть это будет величайшею вашей милостью… Пусть все совершится по любви… Очень больно было бы нам, если бы внуки наши посмотрели на эти сегодняшние дела вместо радости с большим горем и обвинили нас в том, что мы не видели своей неволи… Мы доведены уже до того, что должны броситься к ногам вашей королевской милости с униженной нашей просьбой. (При этих словах все литовцы с плачем упали на колени.) Благоволи так нас устроить, чтобы это было для всех с честью, а не с унижением, с сохранением доброго имени нашего и твоей царской совести. Благоволи ради самого Бога помнить то, в чем ты нам присягал.

Эта мольба литовцев, с которою они вручали королю судьбу своего отечества, тронула и поляков, – многие из них прослезились…

– Милостивые паны коронные, – обратился жмудьский староста к польским сенаторам, – просим, ради самого Бога, ваших милостей кончить это дело по доброй совести с честью и радостью и для вас, и для нас, ваших братьев!

Король и польские сенаторы утешали литовцев, говорили, что их грусть напрасная, что братский союз Польши и Литвы угоден Богу. Надежды литовцев на милости государя не сбылись. Он, конечно, был вполне убежден, что слияние Польши и Литвы в одно государство и один народ послужит ко благу их. После еще нескольких напрасных попыток склонить короля к милости литовцы 1 июля скрепили свое согласие на унию присягою.

По Люблинскому акту королевство Польское и Великое княжество Литовское составляют одно «нераздельное тело», одну Речь Посполитую (res publica [лат. «общественное дело», республика]); у этого одного государства всегда должен быть один государь, избранный в Польше общими голосами поляков и литовцев; оставляется только титул Литовского княжества и литовские должности; король оглашается литовским князем при избрании и коронации польским королем; сеймы всегда должны быть общие; должности литовские могут быть раздаваемы только тем, которые присягнут на верность польскому королю и Польскому королевству; монета должна быть общая и пр.

Таким образом, Литва и Западная Русь были прикованы к Польше. Теперь только литовская государственная печать, которую короли оставили литовцам, хотя имели право ее уничтожить, литовские государственные чины да литовский статут (собрание законов) напоминали литовцам о прежней их самостоятельности.

Иезуиты в Литве и Западной Руси

На Люблинском сейме поляки добились своего: Литва признала себя с Польшей «одним нераздельным телом»; теперь надо было позаботиться, чтобы оживляла его и одна нераздельная душа; только при этом оно могло быть крепким и здоровым. Этому более всего мешало различие вероисповеданий. Религиозная вражда тогда была во всем разгаре: всякий ревностный католик смотрел на протестанта как на злого еретика, изменника старой истинной вере, видел и в православном отступника от нее. Различие вероисповеданий в те времена не только разнило людей, но порождало даже взаимную вражду и ненависть. Протестантство бурным потоком влилось в Литву, быстро разливалось по ней, грозило затопить здесь католичество. К счастью для него, протестанты не отличались единодушием, дробились на множество сект (толков), враждебных между собою… Это облегчало борьбу с ними. Постоянная смута умов в Литве, вражда и беспорядки становились опасными для государства. Польза Речи Посполитой

требовала единства церкви. Надо было немедля вступить в борьбу с протестантскими учениями, которые в это время и в Западной Европе наносили удар за ударом католичеству и от которых сильно колебался папский престол. Среди польского духовенства, слишком падкого к мирским благам, мало было людей, способных к борьбе с еретиками.

Но борцы нашлись. Это были иезуиты.

Римскую церковь можно назвать «воинствующею церковью». Папы, не в меру соблазняясь мирскою властью, увлекали и свою церковь за собою: она не довольствовалась мирною проповедью и силою убеждения для распространения христианства, как Восточная, Греческая церковь, а прибегала часто к силе оружия. Нередко вслед за ее проповедниками (миссионерами) в страну язычников шли воины под знаменем креста и мечом побуждали непокорных признать истину учения Христова и, главное, власть папы.

Беспощадно, огнем и мечом, карались иногда и христиане, если они дерзали усомниться в истине римского вероучения и в непогрешимости пап. «Наместники Христа на земле», как величали себя папы, не гнушались ничем: пылали костры, на которых во имя Христа сжигались еретики; во имя Христа совершалось избиение безоружных протестантов; во имя Христа вооружалась одна часть Европы против другой. Уже издавна Римская церковь выставила монахов-воинов (духовно-рыцарские ордена); они под смиренной рясой монаха носили меч, который всегда готовы были обагрить в крови не только неверных, но и христиан, осмелившихся не повиноваться папе. На войне не всегда бывает удобно выбирать средства, порою приходится пользоваться и хитростью, и обманом… В XVI в. Римская церковь, крайне ослабленная, особенно нуждалась в таких способах, и вот в эту пору и является иезуитство; оно было вполне порождением этой церкви.

В 1540 г. папа своею властью учредил орден иезуитов (община Иисуса). К обычным монашеским обетам иезуиты, по мысли основателя ордена – Игнатия Лойоллы, должны были прибавить еще обет – беспрекословно повиноваться папам. Понятно, как было важно для папы учреждение такого духовного воинства, которое было вполне в его руках.

Скоро иезуиты, пользуясь особенным покровительством пап, очень усилились. Сначала они водворились в Италии, Испании и колониях ее, а затем и по другим странам. Ордену дано было правильное и строгое устройство, которое связывало членов его в одно крепкое целое. Во главе иезуитов стоял главный начальник – «генерал» ордена, живший в Риме, ему подчинялись «провинциалы», начальники иезуитов, находившиеся в разных местностях. Главнейшими способами для борьбы с врагами Римской церкви иезуиты считали воспитание юношества и проповедь; всюду они старались устраивать коллегии (небольшие общины), состоявшие из нескольких иезуитов, и заводили при них бесплатные школы, а наиболее красноречивые брались за проповедь.

Самую низшую степень в среде иезуитов занимали «новиции». Это были новички-ученики, заявившие желание поступить в орден. Принимались из них только те, которые после долгого искуса оказывались пригодными для ордена. Всем иезуитам давались поручения и обязанности по их склонностям и дарованиям. Одни становились «схоластиками», изучали богословские науки или делались учителями в школах; «коадъюторам» поручались более важные обязанности – проповедничество или преподавание высших наук; на эту степень возводились иногда хотя необразованные, но весьма усердные и преданные задачам ордена иезуиты. Высшую степень в ордене занимали «профессы». Они исправляли главные должности, им поручались важнейшие тайные дела. Все иезуиты обязаны были вполне и беспрекословно повиноваться старшим; каждый должен был, не рассуждая, слепо подчиняться воле старшего, быть таким орудием для него, «как посох в его руках». Для каждого не должно быть на земле ничего дороже и выше выгод ордена, и потому иезуит обязывался зорко наблюдать за своими товарищами и доносить начальству об их проступках и уклонении от обязанностей ордена. Римская церковь, как сказано уже, не гнушалась дурными средствами для достижения своих целей, – иезуиты пошли дальше. Неразборчивость в средствах они признали для себя чуть ли не главным правилом. «Цель оправдывает средства» – вот то страшное правило, которым они стали руководиться. Мало-помалу дело дошло до того, что иезуиты начали считать позволительными не только ложь, обман и вероломство, но и более тяжкие преступления, если при этом имелось в виду «благое дело», т. е. привлечение людей в лоно католической церкви. Понятно, какую страшную силу давала ордену эта неразборчивость в средствах и притом слепое повиновение младших старшим; понятно, как гибельно должны были действовать на нравственность иезуитов и всех, кто попадал им в руки, их правила. Надо прибавить, что в цветущую пору ордена главные деятели его были по большей части люди замечательные по уму и образованию, были между ними, конечно, и лица, вполне убежденные, что они творят благое дело, несмотря на дурные средства. Целый ряд блестящих проповедников, замечательных ученых, ревностных наставников много содействовал успеху иезуитов.