Родная старина

Сиповский В. Д.

Хан уже терял терпение и требовал, чтобы Хмельницкий скорее кончал дело.

– Гей, казаки-молодцы! – кричал Богдан, объезжая свое войско. – Вот что мне сказал его милость хан: если не дадим ему поляков, то сами пойдем в неволю в Крым.

Решено было взять польский стан во что бы ни стало приступом… При громе нескольких десятков пушек с гиком ринулись казаки на приступ с разных сторон. Катили и гуляй-городки (деревянные башни) к польским окопам. Поляки с трудом могли видеть в облаках дыма, – едва успевали они заряжать ружья, чтобы отбивать казаков, которые в иных местах прорывались чрез окопы и резали осажденных… Страх и отчаяние начинали уже овладевать войском. Польский стан был бы в руках казаков,

если бы не Вишневецкий.

– Если кто только двинется назад, – кричал он с саблею в руке оробевшим, – тот или сам погибнет, или меня на месте положит… Не дадим сволочи потешаться над нами. Вперед!

Смелый вождь даже и робких увлекал за собою… Он кинулся из окопов, ворвался в толпу казаков, положил нескольких на месте, затем бросился на гуляй-городок, разогнал хлопов, подвигавших его, и зажег его…

Благодаря необычайным усилиям Вишневецкого польский стан был спасен и на этот раз; но казаки еще более увеличили свои окопы; польский стан до того был зарыт, что не осталось и узкого прохода для вылазки. «Неприятель, – говорит очевидец, – всех нас мог посчитать и перебить, как кур…» Поляки могли продержаться только несколько дней. Объявлено было, что большая награда будет дана тому, кто доставит королю известие о необходимости самой скорой помощи. Вызвался один шляхтич из приближенных Вишневецкого. С величайшими предосторожностями этот шляхтич прополз, как змея, среди спящих казаков, скрываясь в болотистых местах, в бурьяне, а когда миновал неприятельский стан, он пошел, сначала выдавая себя за русского мужика, затем прискакал на почтовых в стан короля…

Король в это время собирал войска. Медленно снаряжались отряды посполитого ополчения. Узнав о беде, какая грозит осажденным, король поспешил с двадцатью тысячами войска на выручку. Хмельницкий хорошо знал и о численности королевского отряда, и о всех движениях его: поселяне извещали казаков обо всем. Король прибыл к местечку Зборову близ Збаража. Здесь приходилось полякам переправляться чрез речку. Хмельницкий оставил пехоту продолжать осаду, а сам с конницей и татарами поспешил к Зборову. С одной стороны этого местечка был густой дубовый лес. Хмельницкий скрыл за этим лесом своих казаков и татар, так что никто из поляков не подозревал опасности. Чрез город протекал рукав реки Стрицы; поляки находились на правой стороне ее и готовились переходить на левую. Хмельницкий воодушевил своих словом.

– Молодцы! – говорил он. – Отцы, братья и дети ваши простирают к вам руки, молят о мщении за кровь их, безнаказанно пролитую. Церковь наша, поруганная и попранная поляками, взывает к вам, сынам своим, постоять за нее! Но не дерзайте поднять убийственной руки на его милость короля, помазанника Божия! Мы воюем против панов, наших мучителей, которые подвигли его на нас!

Утром рано 5 августа поляки начали переправу чрез речку. День был пасмурный и дождливый. В полдень, когда значительная часть войска переправилась, поляки спокойно расположились обедать… Вдруг из сторожевого отряда прибегают посланные, извещают, что из лесу напали на них татары, что нужна помощь… Сначала этой вести даже и не поверили, а когда увидели своих бегущих воинов, было уже поздно…Татары и казаки с оглушительным криком ударили на ошеломленных поляков, не знавших, что делать… Люди, перевозившие воза чрез реку, в страхе оставили их на мосту, загородили его так, что ни с той стороны нельзя было помочь пострадавшим, ни им спастись и соединиться со своими. Притом шел дождь, и туман был такой, что поляки, по словам современника, прежде могли чувствовать удары, чем видеть врага, наносившего их… Спасения не было, казаки и татары окружили всех и истребили вконец… На полмили кругом все поле покрылось шляхетскими телами; кровь струилась ручьями; до пяти тысяч дворян легло во время этого побоища, не

считая слуг.

Уничтоживши одну часть польского войска, казаки и татары кинулись на остальных, которые поспешно перешли чрез реку и разрушили мосты. Король наскоро приготовил свое войско к бою… Густой толпою показались татары; затем из лесу и с возвышенностей появились казаки. Несколько раз с громкими криками: «Алла! Алла!» – налетали татары на поляков; три раза уже подавалось польское войско; едва-едва удалось военачальникам привесть его в порядок, удержать от бегства… Татары наконец врезались в средину войска, поляки уже обратились в бегство… Король во весь опор поскакал к бегущим.

– Господа! Не покидайте меня, не губите отечества! – кричал он, заслоняя им путь.

Король сам хватал за узды лошадей, поворачивал их на неприятеля, поднимал кинутые знамена, напоминал всем об их долге, умолял, наконец, грозил заколоть первого, кто опозорит себя робостью…

– Тот умрет, как изменник, кто струсит! – кричал он. – Велю палачу казнить негодяев!

Постыдились некоторые слов короля, – смелые схватились с врагом, но были снова смяты. Тогда король двинул в дело немецкую пехоту и конницу (рейтаров).

Только в сумерках прекратился бой. Расстроенные, изнуренные, упавшие духом поляки столпились в своем обозе, а кругом со всех сторон обступила их вражья сила непроницаемым кольцом. Спасения не было… Здесь должна была решиться судьба украинского восстания. Настала ночь. Непроглядная тьма легла на поле; только кругом светились зловещие огни казацкого и татарского стана. Отчаяние овладело поляками; наиболее мужественные и те упали духом.

– Мы погибли! Спасения нет! – говорили чуть не все.

Король, стараясь скрыть гнетущее его чувство и казаться бодрым, совещался с военачальниками; все были верхом на конях.

Некоторые выразили мнение, что гибели не миновать, но надо придумать способ, чтобы короля тайно вывести из обоза; король с негодованием отверг это предложение. Иные, более решительные, предлагали силою пробиться сквозь неприятельские ряды, а более благоразумные советовали королю снестись с ханом, попытаться как-нибудь склонить его в свою пользу. Этому совету король и последовал. Хану было отправлено письмо, очень дружелюбное… Вместе с тем приказано было укрепить стан, окопаться и приготовиться к отпору; но по войску разнеслась весть, будто король в ту же ночь покинет стан.

– Нас оставляют здесь на убой! – зашумела толпа.

Жолнеры перестали работать на окопах. Смятение началось общее. Все только и помышляли о бегстве.

Сильно утомленный король едва сомкнул глаза, как был разбужен своим духовником, который сказал ему об общем волнении.

– Коня! – крикнул он. – Я поеду по рядам и покажу всем, что король с ними!

Он поехал по стану с обнаженной головой; пред ним несли зажженные факелы, чтобы все ясно видели его лицо.

– Вот я! Вот я! Я – ваш король! – повторял он, проезжая мимо воинов. – Не бегите от меня, дети мои! Не покидайте, благородные шляхтичи, государя своего!.. Бог милосерд! Завтра с его помощью я надеюсь победить врага. Я не оставлю вас и, если такова воля Божия, сложу мою голову вместе с вами!

При этом у короля, говорившего взволнованным голосом, лились слезы по щекам. Это на многих подействовало; они приободрились и кричали: «Не уйдем, король с нами; он не покинет нас!»

С рассветом поляки уже были готовы к битве. Они замкнулись в неоконченных окопах; там, где недоставало насыпей, поставлены были телеги. Скоро начался бой.

Татары бросились в тыл полякам. Хмельницкий направил один сильнейший отряд казаков на польский стан, а другому велел сделать приступ на город (мещане города помогали казакам). Загорелась жестокая битва. Казаки неудержимо рвались в польский стан, наконец ворвались.