Родная сторона
Шрифт:
Благодаря Громскому Евгений возвращался домой в том хорошем настроении, в каком возвращаются люди с удачной ярмарки. Для недовольства и в самом деле не было оснований: все продано и все куплено. Он гнал домой целый гурт телят, худеньких, лохматых, но живых. «На колхозных харчах поправятся», — утешал его Громский. Когда проезжали мимо Товкачевой хаты, Евгений намекнул Громскому на Василинку:
— Ходишь?
— Изредка, — смутился Громский. — Ноги ходят, а душа не лежит. Что-то не то…
Товкач наблюдал за ними из окна и говорил кому-то третьему, кто боялся показать людям свое лицо:
— Видели, каких теляток пригнал? Нет, голубчик, ты поставь таких,
— А что, хорошие были телята?
— Разве я про плохих писал бы? Но постой-ка! Что это мой зятек по ярмаркам шляется? Может, он перешел к нам? У нас ведь тоже нет зоотехника. Еще и важничает, не заходит. Подожди, ты еще запоешь у меня! Я тебя женю в один день…
Товкач еще долго смотрел на дорогу, разбитую, поклеванную телячьими копытцами. Как же так? Неужели этим и кончится вся история, на которую он возлагал столько надежд? «А как вы думаете, Максим Минович?» Шайба молчал. Осужденные всегда завидуют оправданным.
В то время как Шайба скрывался от Несолони, в районе творилось что-то необыкновенное. Назначались последние свидания, устраивались последние прощальные вечеринки — молодежь готовилась в далекую дорогу, в дикие, необжитые края — на целину. Грустил Артем Климович Стерновой — он почти каждый день недосчитывался кого-нибудь из лучших своих трактористов и трактористок. Была опасность, что Замысловичская МТС останется без людей. Артему Климовичу приходилось кое-кого отвоевывать у целины. Делал он это осторожно, но с тем мужицким упрямством, которого имел не мало про запас на черный день. Он хотел примирить интересы целины с интересами Замысловичей, но это ему не удавалось. Интересы целины отстаивала Степка. Это была маленькая росточком, по-мальчишески подстриженная девушка, которая только прошлым летом появилась в МТС, — она была прицепщиком на плугах. Про Степку вспоминали только тогда, когда уже невозможно было обойтись без нее. Во всех иных случаях ее почти не замечали. И вдруг она стала душою всего этого большого движения, и Артем Климович был не в состоянии угомонить ее — маленькую, неопытную Степку. Тем, кто колебался, она говорила: «Вам жить только в болоте». Степка увлекала молодежь своею непоколебимостью. В числе первых около Степки появилась Товкачева Василинка. А если уж хитрый Товкач посылает свою дочку, то чего же колебаться остальным? Теперь все безудержно пошли за Степкой…
Только Шайба сидел в своем убежище как на иголках. Степка словно подчеркивала его никчемность.
— Неужели это та самая Степка? — сомневался он.
— Та самая, — заверил Товкач.
— Когда-то и я был таким, — горделиво сказал Шайба, хоть он никогда не был похож на Степку. Таких, как Степка, на свете мало. А впрочем, может, их и много, но до поры до времени они скромны, тихи, покорны, и мы их не замечаем. Иногда мы даже смотрим на них свысока и не догадываемся, что перед нами богатыри.
Степка
Маленькая Степкина жизнь полна загадок. Ее мать, которую в селе издавна называют Маруханкой, никогда не выходила замуж и прижила Степку неизвестно от кого. В детстве злые люди глумились над нею, называли «приблудой», и Степка постоянно завидовала детям, у которых, кроме матерей, были еще и отцы. Ей хотелось поскорее вырасти и отплатить злым людям за жестокую обиду. Она считала свои годы, как считает их узник, отбывая наказание. И вот она выросла, и хоть была намного меньше своих однолеток, но имела большой характер и, когда показывала его, всегда верховодила. И заметила Степка, что люди не такие уж плохие, как казалось
Степке показалось, что земля под нею проваливается, ее никто никогда не спрашивал об этом. Но Степка была уже сильна и не боялась признаться Зое: «Я приблудная. Моя Маруханка сама не знает, от кого я. Может, от волка. Но я, сестричка, люблю людей. И тебя особенно». И Степка, у которой никто никогда не видел слез, заплакала в Зоиных объятиях. В конце концов Степка сама уже может быть матерью, и на этом основании она спросила у Маруханки, которую любила и уважала: «Мама, я хочу знать, кто мой отец?» И мать призналась ей, единственной на свете: Максим Минович Шайба… «Он знает об этом?» — спросила Степка. Мать тяжко вздохнула, по лицу ее пробежал гнев. «Знает, он негодяй…» Больше они никогда о нем не вспоминали. Степка еще больше полюбила мать и возненавидела отца. И все же ей хотелось увидеть его, сделать ему что-то неприятное, что-то нестерпимо горькое. И она увидела его совсем неожиданно.
В эти волнующие дни Степка взяла себе за правило вечерами посещать тех, кто собирался с нею на целину. Такие обходы были очень приятны и приносили ей много радости. Она поднимала настроение родителей, которые еще колебались, раздумывали, выжидали, подбадривала их «сыночков» и «дочек», помогала им отобрать самое необходимое в дорогу, рисовала захватывающие картины степной жизни, какие подсказывало ей воображение. Однажды Степка забралась в Талаи. От Купреева Яшки Степка побежала к Товкачам. Ее приход был таким неожиданным — Идол уже знал Степку, — что Товкачи не успели спрятать от нее своего таинственного гостя.
Бледный, настороженный Шайба сидел на скамье, словно прикованный к ней цепями. Его маленькие глазки испуганно глянули на Степку и потупились. У Степки были такие же маленькие глазки, но блестящие-блестящие — так и сияли из-под черных бровей. Товкачи словно онемели, им было очень неприятно, что их гостя увидела Степка. Но хуже всех чувствовал себя сам Шайба.
— Ты чья? — спросил он Степку.
— Я Степка, — вспыхнула девушка.
— А, знаю, знаю… — Он усмехнулся. Вероятно, это для него было приятное воспоминание. — Тоже едешь?
— Она записалась первая, — вставила Василинка.
— Это хорошо, — похвалил Шайба. — Мы тут, вы там… Так и должно быть. Я вот старый, и то не против путешествия по свету.
Степка смотрела на него своими синими звездочками восхищенно, долго, неотрывно. Отец! Так может говорить только отец. Мать назвала его негодяем, должно быть, за то, что он не разделил ее любви. Степка чувствовала, что сейчас кинется ему в объятия и зарыдает. А он, словно угадав Степкино намерение, опустил глаза, по курносому носу скатилась капля пота. Степка пошатнулась и вышла из хаты.
— Что с тобой? — спросила ее на крыльце Василинка.
— Со мной ничего. А что с тобой? Все уже готовы. А у тебя, я вижу, ничего не уложено.
— Я не поеду, — пряча глаза, сказала Василинка.
И словно не было страдающей Степки. Гнев против изменника-отца, против всего скверного и нечестного поднялся в ней и обрушился на растерянную Василинку:
— Ты не поедешь?! Да я задушу тебя вот этими руками! И не только я. Никто из наших не снесет такого позора. Я завтра же расскажу о тебе всему району, пусть знают, кто ты такая!