Родная страна
Шрифт:
Семейные ужины остались в прошлом вместе с родительской работой. Временные подработки, которые удавалось урвать то папе, то маме, иногда задерживали их до позднего вечера, но настоящая причина была не в этом. А в том, что они целыми днями сидели дома, с глазу на глаз, и довольно часто с ними сидел и я, поэтому никому не хотелось лишний час проводить за столом в пустых разговорах. У нас просто не осталось тем для застольных бесед. Спрашивать друг у друга, как прошел день? Дурацкий вопрос, если с самого утра мы не расходились дальше чем на пять метров.
Однако, когда пришла Энджи, все расстарались. Родители в ней души не чаяли. Я, конечно, тоже. При этом смотреть, как она ест, было очень
Входя в кухню, она, как всегда, воскликнула:
— Как вкусно пахнет!
И сразу достала свой аэрозольный баллончик. Когда мы только познакомились, она намешивала себе перечное масло до жгучести в сто тысяч единиц по шкале Сковилла, примерно как у карибского красного перца. Но Энджи постоянно тренировалась и наращивала обороты, поднимаясь к высочайшим вершинам кулинарной отваги. Каждый месяц она стряпала себе новую порцию обжигающего соуса. Брала убийственную дозу молотого перца хабанеро в плотно завинченном флакончике и растворяла в нескольких унциях масла. С каждым месяцем увеличивала концентрацию перца, пока не получила, по ее словам, «то, что надо». В переводе на человеческий язык это означало жгучесть, при которой через минуту после дегустации капли этого масла на верхней губе выступал пот.
Пару раз в год она старательно измеряла жгучесть своего масла, примешивая к своей месячной дозе немного спирта, потом постепенно разбавляя это сладкой водой, пока острота не переставала ощущаться. Последнее измерение показало триста двадцать тысяч по Сковиллу. Примерно тогда я начал требовать, чтобы между едой и поцелуями она чистила зубы. У меня на губах начали появляться химические ожоги.
— У нас сегодня колбаски с чипсами, — сказала мама. — Вкусная и сытная британская еда.
— Но приготовленная американцем, — отозвался от духовки папа.
— Да ладно! Это ведь я поставила чипсы в духовку! — Под чипсами мама как истинная британка подразумевает жареную картошку, особенно ту ее сладкую разновидность, которую она сама запекает в духовке и замораживает. Надо признать, получается очень вкусно.
— Да, милая моя, конечно ты. И к тому же наблюдала за приготовлением.
Папа поставил на стол блюдо тихо шкворчащего мяса. Как-то раз он выполнил небольшой заказ по анализу данных и отладке онлайн-торговли для кооператива, производящего органическое мясо. Потом написал им опять и спросил, нет ли для него еще какой-нибудь работы. Они сжалились и предложили продавать ему мясо по льготным ценам, как для сотрудников. Поэтому у нас на столе часто появлялись страусятина, оленина и буйволиная колбаса. Больше всего мне нравилась оленина; вкус замечательный, главное — за едой не думать о Бемби.
Папа шагнул к плите и выключил вытяжную вентиляцию, с громким гулом уносящую прочь аппетитные мясные ароматы. Потом хлопнул себя по лбу:
— Совсем из головы вылетело! Энджи, ты же, кажется, теперь вегетарианка?
Я спрятал улыбку. В начале лета Энджи объявила, что переходит на вегетарианство, но Burning Man разбудил в ней внутреннего хищника, особенно если мы забредали в лагерь, где гостей угощали вкуснейшим барбекю.
— Ничего страшного, — успокоила Энджи. — Мясо — это всего лишь глубоко переработанная форма растительных тканей.
— Пра-а-авильно! — поддержал папа, положил ей на тарелку пару колбасок и наконец сел.
До чего же хорошо было снова собраться всей семьей за ужином, глядеть на стоящую передо мной тарелку вкусной еды и слушать, как родители ведут оживленный разговор, словно забыв на время о своем неизбывном страхе перед платежами по ипотеке и счетами из супермаркета.
Но счастье не может длиться долго. Мне непременно надо было сморозить какую-нибудь глупость.
— А знаете, какую интересную штуку я недавно узнал?
— Какие-какие машины? — переспросила мама.
— Те, с помощью которых нацисты шифровали свои сообщения, — объяснил папа. — Даже я это знаю.
— Простите, — сухо сказала мама. — Плохо ориентируюсь в нацистских гаджетах.
— На самом деле, — Энджи проглотила большой кусок буйволиной колбаски, — «Энигмы», строго говоря, не были нацистскими. Их разработали в Нидерландах и продавали как коммерческий товар. Ими пользовались банкиры, чтобы засекречивать свои телеграммы.
— Верно, — кивнул я. — А еще ими пользовались все страны Оси. Так что первые поколения этих машин были просто прекрасны. Над ними работали превосходные инженеры. Нацисты скопировали нидерландские модели и постепенно усложняли конструкцию, добавляли новые роторы и другие детали, чтобы выдаваемые машиной шифры стали еще надежнее. На основе «Энигмы» было создано около десяти модификаций, одна другой крепче. Но в то же время все свои лучшие ресурсы они израсходовали на главную цель — уничтожение людей. Поэтому к концу войны машины превратились в грубые биметаллические коробки с двенадцатью роторами вместо первоначальных трех, но на вид они были унылыми, без изящества и лоска первых моделей. Похоже, у инженеров к тому времени настроение было хуже некуда, приходилось целыми днями надзирать за рабским трудом или чинить арифмометры в лагерях смерти. Так что, по большому счету, война стерла с шифровальных устройств всю элегантность и красоту, оставив чистый функционал, и только сумасшедшие могли бы разглядеть в этих уродцах какую-то красоту.
— Ого, — протянула Энджи. — Символично.
Я шутливо ткнул ее в плечо:
— О чем и речь. Эта небольшая иллюстрация хорошо показывает, как гибнет все хорошее, что есть в обществе. Как-нибудь покажу вам ту картинку. Машины первого поколения были потрясающими. Настоящие произведения искусства. А последние версии… Чувствовалось, что их делал глубоко несчастный человек. Вот увидите.
Папа с мамой ничего не сказали. Сначала я не придал этому значения, потом заметил, что по папиной щеке ползет слезинка. Мне стало до безумия стыдно и неловко. В полном молчании папа встал из-за стола, вышел в ванную, вернулся через несколько минут, умытый, с еще влажным лицом. Пока его не было, никто не произнес ни слова, да и после его возвращения разговор никак не возобновлялся.
Он съел несколько ложек и сказал:
— Просто удивительно, как быстро общество может скатиться в полную дикость.
Мама натянуто рассмеялась:
— Полно, Дрю, не думаю, что все так уж плохо.
Он отложил вилку, долго-предолго жевал, работал челюстями так старательно, словно желал отомстить этой несчастной колбасе.
— Ты так считаешь, Лилиан? Сегодня на нашей улице были выселены за долги жильцы из трех домов. Только за один сегодняшний день. А что касается рабского труда — вдумайся, на скольких вещах в нашем доме стоит штамп «Сделано в Китае» и как много из того, что произведено у нас в Америке, вышло из тюремных стен.
— Дрю… — попыталась остановить его мама.
— Маркус, Энджи, я прошу прощения.
— Папа, не за что… — начал я.
— Нет, я прошу у вас прощения за то, что мы оставляем вам страну в таком жалком, бедственном состоянии. Страну, где все богатства находятся в руках кучки банкиров, где максимум, на что ты можешь надеяться, это частичная занятость безо всяких социальных гарантий и пенсионного плана, где твоя единственная медицинская страховка — беречь здоровье и надеяться, что не заболеешь, где…