Родственник дьявола
Шрифт:
Клауса завели в каптёрку и не получив вразумительного ответа шесть человек накинулись на него как саранча. Особенно изгалялись над безжизненным телом известного арестанта два подельника Трескун и Дунай, которым до свободы осталось восемь дней. Избивали изощрённо, как менты без следов на теле. Часу не прошло, как его нога ступила на зону, а он уже лежал в санчасти без чувств под капельницей. Диагноз: сотрясение мозга и перелом двух рёбер. Бунта в колонии в этот день не было, так как все качки вместе с Пеплом дружно бросились за спасением на вахту. Человек триста сидельцев стояли около вахты и требовали, чтобы им выдали беспредельщиков, учинивших жестокий
– Все, кто совершил преступные действия против Клауса Зингера, закрыты в холодном изоляторе и обязательно им будет добавлен срок с ужесточением режима. А вас прошу не разжигать огня и разойтись всем по своим отрядам, пока я не вызвал маски шоу.
Народ разошёлся после заявления начальника. А через восемь дней после истечения срока уйдут на свободу подельники Трескун и Дунай. А остальные качки дожидались разнарядки на другую зону в штрафном изоляторе. Оставлять их было опасно, так как со свободы был уже передан циркуляр в отношении всех качков кто лютовал над Вездеходом. Через день после освобождения двух подельников на зону пришла ошеломляющая новость: «Трескуна и Дуная нашли в полулежащей позе на сиденье автомобиля с остекленевшими глазами». Они задохнулись в гараже угарным газом. Других вредных примесей у них в организме не нашли. Как они задохнулись осталось загадкой для следствия, так как многим их друзьям и родственникам хорошо было известно, что оба этих неразлучных друга были ярыми приверженцами здорового образа жизни, – табак и спиртное они категорически отвергали.
Пепел ушёл на свободу с другой зоны, но от наказания и ему скрыться не удалось. Его тело нашли через полгода в лесу под снегом. Эти три смерти значительно преумножили Вездеходу авторитет в местах лишения свободы. Его кто-то по-настоящему побаивался, а кто-то уважал. Хотя он к этим смертям никакого отношения не имел. Просто у этой троицы были руки по локоть в крови и немало было желающих на свободе напомнить им о своих унижениях в неволе. И всё-таки его правоохранители не думали долго оставлять в покое, считая Клауса заказчиком этих нелепых убийств. Зачастили к нему на зону представители разных силовых ведомств. Они словно близкие родственники появлялись в учреждении заключённых, пытаясь найти связь между Зингером и погибшими качками. Особенно любил его посещать сотрудник из местного следственного комитета Сазанов. Он был очень неаккуратен, как во внешности, так и в одежде. Вечно небритый, с бледными щеками и дурным запахом изо рта, он являлся к нему в мятых брюках и в грязной обуви. Помимо этих серьёзных недостатков у него было омерзительное лицо, – «как два пальца в рот», с перекошенным ртом и красными веками. Сазанов клал на стол свою папку и открывал перед допросом бутылку полутора литровой воды.
– Ну что начнём Зингер признаваться, кому вы заказали своих обидчиков? – скрипучим голосом спрашивал следователь.
– Вам надо начинать разговаривать с Бурдыкиным, – он же Буран, а не со мной, – ответил ему Зингер. – Может он вам прольёт свет на их внезапную кончину. Ну какой может быть спрос с меня, у меня алиби, которое мне обеспечил суд и УФСИН.
– А кто такой Буран? – допытывался следователь. – Что-то такой клички в деле не фигурирует.
– Буран, – это в моём городе директор частного клуба «Атлант»
– Подробнее, пожалуйста мне об этом Буране и его клубе? – приготовился он записывать показания Клауса.
– Этот платный клуб находится в бомбоубежище ГПТУ – 4, –
Сазанов оставив без внимания отпущенные претензионные последние фразы Клауса, недоверчиво сверлил его своими глазами.
– То есть вы хотите сказать, что эта армия спортсменов была криминогенной?
– Я ничего не хочу сказать, но когда я поднялся на зону, то многие бойцы из Атланта досиживали здесь свои карликовые срока. Так что вы чуточку пошевелите мозгами, а мне не шейте того, в чём моей вины нет.
Сизов тогда ушёл удовлетворённый разговором, а через два дня вновь появился с более подозрительным лицом и нитратной речью.
– Прошу садиться, – дружелюбно предложил он Клаусу и вдруг перешёл на повышенный тон: – Однако вы смелый человек! Решили своим хладнокровием подействовать на меня. Вы же знали, что Буранова, похоронили неделю назад на кладбище Белой поляны.
– Впервые слышу, – присвистнул Клаус, – для меня это новость. Знать и его бог покарал?
– Бог никого не карает, Бурана нашли в своём клубе с загнанной ему до ручки отвёрткой в ухе.
– Ну вот теперь всё прояснилось, – засмеялся Клаус. – Он их всех дурил, сказал, что его обокрали. Наверное, сам к рукам общак прибрал, а на меня свалил, когда я уже сидел за хранение оружия.
Тогда этот следователь ушёл от Клауса, как и раньше не солоно хлебавши. Виктор думал, что всё на этим их встречи окончились, но нет. Он появился в тот день, когда из-за решёток камеры отчетливо были видны обильные слёзы неба, сопровождаемые оглушительным громом и ослепительными молниями. Клаусу общаться с ним уже не хотелось, его нудные и однообразные вопросами, навевали тоску и наводили грусть. Когда Сазанов начал задавать вопросы не по делу, Клаус неожиданно рассмеялся.
– Что вас так развеселило Зингер?
– Мысленно прикинул, сколько бы денег ушло на ваше погребение.
– Это что уже угроза? – привстал со стула Сазанов.
– Ну что вы, – спокойно сказал Клаус, – это я для вас составляю ориентировочную смету на ритуальные услуги. Сами посудите вашему лицу гримёр уже не понадобиться. Копаясь не там, где нужно, оно стало соответствовать мумии и сами вы с ног до головы пропахли формалином.
– Хватит молоть чепуху Зингер, – сурово сказал Сазанов. – Я, конечно, дурак, но не до такой же степени. Все приговоры этим спортсменам исходили от вас. И я это докажу вскоре.
Он допил из горлышка остатки воды в бутылке, и пригладив ладонью свои редкие волосы удалился из допросной камеры.
И не известно, чем бы закончились его визиты на зону к Клаусу, если бы на одной из зон не погиб очередной компаньон из той шестёрки что вершили беспредел над Зингером.
Остальных двух человек имеющих большие срока Бака и Фрукта отправили досиживать в Мордовскую Сосновку. Только после этого Клауса оставили в покое. А через полтора года в молельной комнате колонии, кореша ставили свечи за упокой Бака и Фрукта.