Шрифт:
Покойный дед
Вчера мне снился нечто, мой покойный дедушка, держа в руках кетмень, всей силой бьёт о мой порог. Позади, в белом одеяние, с четом в руках сидела старуха, она, улыбаясь, водила чёткой, будто довольно этим.
Я оказался в свои детские годы, в золотистом чабане. Раскрыв обе руки словно крылья, я вертелся в круг своего деда.
Друг, я вижу себя, оказался на краю крыше многоэтажного дома. Смотрю, подо мною виден город с мелким народом. Смотрю я под ноги, не крыша, а светящиеся красные тюльпаны. Медленно обернулся я, позади пустыня. Вроде и не пустыня, а сад, а вроде и
1
Гувалья – сушенный в солнце, глиняной самодельный кирпич.
Войдя в кладбище, я очутился в ином мире, как будто переместился с бурного гремящего города в другое измерение. Сердца резко охватило ледяной страх. В переде меня, двумя лопатами и с одним кетменём, сложенным вместе со старым ведром, на самодельную каталку мчится, молодой парен, лет 19-20. Утренний ветер ласково гладит зелёные изгородь по тропинке, который вместо стен аккуратно постриженный. Не смотря на свою юность и прекрасность, эти изгороди немо плачут по покойным душам в этих могилах, которых они сторожат. Идя по этой тропе, мне казалось, будто этого парня и меня некого на свете. Словно, тишина охватила вес мир.
Эх, мои навеки немые родные, неужели это чёрная земля, которая вы раньше плевали, топтали, сегодня обнимает вас своим холодным объятием, или балует вас своим огненным кулаком.
Или… о боже… даже думать, об этом страшно. Ходя среди могил, задумываюсь, был ли в своё время это душа рабом Аллаха или наоборот, задумываюсь, и внезапно страх охватывает, вспоминая, что я тоже смертный, что рано или поздно придёт и мой черёд. И при себе шепчу, – ты смотри и делай вывод, кем они были раньше, кем стали сейчас. Может быть, в данный момент ты стоишь на их головах, смог бы ты раньше делать это? Нет. Придёт время, и ты не сможешь шевельнуть пальцем и слово сказать. Так что торопись вымолить свои грехи, пока язык ещё тебе служить, пока еще ноги тебя держат. Я ели передвигаюсь среди могил внутри кладбище, к могиле своего деда.
Боже мой, только вчера тут было всего несколько могил, а сегодня это уже колонна. Говорили, близ судного дня мир крутится ещё быстрее, дни пролетят как ветер, рождаться и умирать будут всё чаще и чаще.
Смотря на этих могилах которой длится на километрах, я внезапно задумываюсь, осталось ли живых на свете?
Горький рассказ.
Только сев и начав молитву на скамеечке, я услышал громкий ревущий голос. Оглянулся по сторонам, смотрю, чуть дальше меня стройный как кино актёр, хотя смуглый, но притягательной внешностью, круглые глаза, густые брови, слегка заросшим бородой походит на афганцев, прилично одетый мужчина, лет сорок-сорок пят, громко плачет над могилой.
Встал, и подошёл к нему с удивлением, мужчина громко ревел и сыпал над могилой бумажные деньги, – почему меня не дождались, я же хотел
Смотрю, с виду приличный человек, если бы не его одеяния, я бы подумал, что он сумасшедший и пошёл бы дальше. Но нет, тут разыгралось моё любопытство. Подошёл ещё ближе, под предлогом, что я ищу какую-то могилу, – всё в порядке? – хмуро задал я вопрос – уже поздно, надо было в жизни… теперь ей от этого …
Не закончил я слово, как он набросился на меня со словами, не оглядываясь – я опоздал! Понимаете, опоздал!
Нет, я не обиделся, наоборот мне это и нужно было. Я спокойно сел на скамейку как будто жду объяснения. Он успокоился, встал, слегка встряхнулся и сел ко мне на скамейку
– Я… – сказал он, с глубоким глотком, – вы подумали, что я
Сумасшедший? Да, я был таким. Когда-то я был слепым. Она мне открыла глаза
– она была вашей матерью? – спросил я.
– Нет, но больше чем мать! Когда мне было 4 года, отец с матерью разошлись. Мы неплохо жили, мать работала, а я в садике… но – глубоко вздохнул он и продолжил, – но потом у неё стали появляться странные подруги. Бывало время, она меня забывала даже в садике – не отрывая глаз с одной точки, он начал рассказывать свою историю.
Анвар часто оставался в садике, или даже у воспитательницы. Его воспитательница Назакат, из-за него почти постоянна, спорил с мужем.
– С глаз долой этого засранца, чтоб глаза мои не видели его, – говорил ей часто муж. Ей жалко было его оставлять в садике одного. А мать его часто пропадала. И тем боле в те времена, средство связи с родителем было только домашний телефон. Если и того нет, то вообще никакого.
Назакат наконец-то нашла домашний адрес мальчика, который искала вот уже три дня.
Назокат толи со злобой, толи со страхом идёт по тропинке вместе с Анваром. Подняв голову, Анвар словно общался, с облаками которой по воли Аллаха толи собираясь в кучу, толи в рознь плавают на небе. Казалось, будто кто среди глубин этих облаков стреляет огненной стрелой, и будто это стрела крепко вонзила о землю, и разогревает своей теплотой всё на этой земле. И как будто стрелок в тени облаков подглядывает на него с любовью. Ему кажется что, параллельно по тропинке высоко растущие зелёные деревья, аплодируют маленького Анвара, своими спадающимися жёлто-красными листьями.
Своим ангельски ласковой улыбкой развернувшись в сторону своего многоэтажного дома, Анвар не торопясь поднял руку, показывая своей воспитательнице, окно которой расположено в третьем этаже. Назокат сразу же сообразила, что это окно его дома. Она поднялась по лестнице, и ошеломил ась. Дверь была заперта большим замком. У неё в голове вертелась мысль о том, что мать мальчика может, где-то в больнице. Назокат постучалась в дверь к соседу. Дверь открыла женщина с тусклым личиком.
– Простите, я в тридцать вторую квартиру, я воспитательница Анвар…, – она не досказала слова до конца, как дверь силой закрылось перед ней.
– Нечего и некого не знаю, – послышался голос. – Назокат было обидно, она ели, сдержав слёзы, – что я не так сказало? – прошептала при себе. На лестнице, в старой изношенной майке и шар варом в полоску сидел с сигаретой в руках сосед. Он прикуривал, и спокойно бурил дымом сигарет, – она вчера ушла своим бойфрендом на дачу, на два-три дня. По крайне мере она так сказала. Ответил мужчина женщине, которой с боязни смотрела на него. Назокат остепенила от ответа. Она растерянно смотрела толи на мальчугана, толи на дверь с большим замком, – а как же ребёнок? разве мать может, забыт ребёнка?