Рок-н-ролл под Кремлем

Корецкий Данил Аркадьевич

Автомобили иностранного производства охлаждали свои салоны кондиционерами и разлагали ядовитые выхлопы угольной пылью и серебряными нитями катализаторов. Выкидыши отечественного автопрома мариновали в потной жаре своих пассажиров и нещадно травили прохожих окисью углерода. Сизый дымок клубился в жарком июльском мареве, бензиновая гарь разъедала гладкий черный асфальт. Громоздкие автобусы добавляли в атмосферу черные дизельные выбросы, как бы подводя черту под модными велеречивыми разговорами о важности охраны окружающей среды.

Автомобильный поток полз мимо изобильных витрин магазинов с виски, копченой колбасой, черной икрой, босоножками на «шпильках», джинсами и прочей некогда

дефицитной ерундой. Коренные москвичи тут покупок не делали, зная, что аренда помещений в самом центре столицы аукается заоблачными ценами.

Идеологических плакатов уже не было, зато и справа и слева, высоко вверху над крышами домов и через дорогу, на фонарных столбах и специально вбитых опорах висели яркие рекламные щиты, полотнища, баннеры и телевизионные экраны с иностранными брендами, которые московские власти неоднократно грозились запретить, но почему-то так и не запретили: «Samsung», «Panasonic», «Renault»… Реклама призывала покупать, покупать и покупать – все подряд и без остановки! О том, где взять деньги на безудержные покупки, не говорилось, подразумевалось, очевидно, что граждане России и так это хорошо знают. А поскольку купля-продажа – процесс двусторонний, можно было истолковать рекламу и как призыв продавать все, что только возможно.

Воняющая бензином механическая река текла мимо гранд-отеля «Мариотт», ночного клуба «Найт Флэйт», магазина «Наташа», бывшего комплекса «Известий», раздерганного на отдельные скворечники сдаваемых в аренду офисов, мимо «Макдоналдса», в который уже не стояли километровые очереди, мимо изысканного ресторана «Сан-Мишель» и театра Ермоловой, мимо некогда блестящего модернового здания гостиницы «Интурист», с которым в годы холодной войны были связаны сладкие ароматы разложения капиталистического мира… Но этот чужеродный окружающей архитектуре бетонно-стеклянный зуб уже пережил свои лучшие времена и вообще доживал последние дни: его готовили к удалению из челюсти Тверской улицы. Причем без особой практической необходимости. Так разбогатевший и переехавший в город селянин по примеру соседа заменяет вечную, но оказавшуюся вульгарной стальную коронку на более уместную металлокерамику.

Вокруг стоял забор из тусклого гофрированного железа, верхние этажи зияли провалами окон и постепенно исчезали – один за другим. Невидимые снизу муравьи разгрызали бетон на крошки, сдирали и дробили начинку, спускали отходы по ярким пластмассовым трубам, а десятки грузовиков четким конвейером вывозили строительный мусор.

Операцию удаления придумали дантисты из мэрии, а воплощали в жизнь никому не известные строительные рабочие, прибывшие в Москву на заработки из нищей российской провинции или отделившихся, но не ставших счастливыми и богатыми стран ближнего зарубежья. Сейчас восьмой этаж разбирала одна из таких бригад.

Бригадир, которого все называли по имени – Толик, – годился остальным в отцы. Он сидел на уцелевшем подоконнике и с актерским мастерством читал истрепанную книжку, которую сам же и нашел в столе на рабочем месте дежурной по этажу:

Проститутка СтрекозаПрокуражила все лето;Зусман долбит, грошей нету —Стала крыть ее шиза.Быстро время миновало;А бывало, что давалаИ на лавке, и в кустах,И за бабки, и за так… [5]

5

Такая

книжка действительно существует: Фима Жиганец. «Мой дядя, падло, вор в законе». Классическая поэзия в блатных переводах. Ростов-на-Дону, 1995 г.

Бригада укатывалась со смеху. Демид перестал слушать свою «Чернику» и снял наушники, Босой бросил гвоздодер и чуть не пришиб палец на ноге, Говорящий Попугай выглянул из ванной весь в цементной пыли, только зубы блестели…

Как настоящий артист, Толик вытянул вперед руку и то ли отбивал такт, то ли дирижировал.

Стрекозе грозит хана,К Муравью ползет она:«Не оставь меня, кум милый!Я же б…, а не громила,Так что, мать твою ети,Обогрей и приюти…»

Бригада держалась за животики, даже на всегда мрачном лице Пивняка появилось подобие улыбки.

Толика могли звать и как-то иначе – Ибрагим, например, или Рудольф, – могли вообще никак не звать, настолько незначительной фигурой он являлся. Впрочем, ладно – Толик и Толик. Он сидел и читал, остальные слушали и веселились. Когда-то все учились в школе, стихотворение «Стрекоза и Муравей» входило в обязательную программу по литературе, но классический вариант не запал в их память, а вот изложение на блатном жаргоне слушали с интересом и пытались запомнить. Тем более что смысловая назидательность сохранилась и в этом варианте.

«А, так ты…» – «Я для душиИ тебе бы подмахнула»…«Подмахнула? Ну загнула:Вот кайло – иди маши!»

Суржик катался на остатках паркета, хрюкал и дергал ногами. Даже Говорящий Попугай невиданно оживился и произнес больше трех слов кряду.

– Гля, кайф! Надо заучить!

– Дай почитать, Толик! – попросил Демид.

– Все, – объявил Толик, резко опустив руку, – За работу!

Демид вздохнул, снова надел наушники плеера и принялся отвинчивать штуцер батареи.

Босой, который взламывал паркет гвоздодером, тоже взялся за инструмент, но напрягся и произнес более-менее устойчивый фразеологический оборот, принужденно зарифмовав нецензурное ругательство с благородным словом «работа». Босого звали Босым, потому что он только недавно из армии и у него не успели отрасти волосы, к тому же он, как и все тут, также являлся фигурой крайне незначительной, хотя и нашел под полом соседнего номера серебряный доллар.

Толик в ответ на демарш Босого демонстративно закурил «Честерфилд», давая таким образом понять, что поэт из того хреновый, да и вообще по любому показателю он ни в жисть не сравнится с бригадиром, который является не каким-нибудь дешевым выскочкой, а птицей высокого полета. Но это, как было каждому ясно, являлось полной фикцией.

Толик выпустил дым в окно и без интереса пролистал книжку. Интересно, но читать он не привык. А потому просто курил, что доставляло ему удовольствие без всякого труда.

Вся бригада – это рабочие муравьи. Ну Суржик, Демид… ну Пивняк, Говорящий Попугай, ну еще парочка работяг, о которых и сказать толком нечего.

Да о них никто и не собирался ничего говорить. Когда станут подводить итоги реконструкции Москвы, обязательно похвалят архитектора, чиновников московского правительства и, конечно же, самого хозяина столицы, поспевающего везде в своей примелькавшейся кепочке. Членов бригады, фигур крайне незначительного, микроскопического масштаба, никто и не вспомнит.