Рок умер – а мы живем (сборник)
Шрифт:
Чащин не был на их могилах и вообще как-то забыл о них и об этих почти деревенских эпизодах своей жизни – свинье в стайке, коромыслах, фанерной лопате для снега, печке, дровах, огороде с крапивой вдоль забора… А тут вдруг приснилось.
И ведь бабушка с дедушкой тоже стали такими, как эта соседка. И тоже страшно быстро это произошло: весной бабушка засадила огород, а осенью уже не могла дойти до него, стояла и плакала от немощи на крыльце; дед всю жизнь что-то мастерил, обувь шил, а потом лёг – и всё. И казалось, глядя на них в последние дни, что ничего интересного у них в жизни не было, а всегда они были такими… И что лучше? На бегу умереть или так – полностью и неизвестно на что – исчерпав все, без остатка, силы?
С бутылкой пива Чащин вернулся в комнату.
Позавтракав, пошёл за пивом.
На улице было свежо, небо ясное, на редкость глубокое; не растоптанный ещё снег на тротуаре приятно похрустывал… Чащин остановился возле своей «девятки». Потянуло разблокировать дверь, сесть в салон, включить мотор. Счистить ледяную корку с лобовухи… Вообще, надо как-нибудь в выходные собраться и сгонять за город. Или в одном из ближних городков-музеев побывать. Ростов Великий, Сергиев Посад, Суздаль… Столько лет в Москве прожил, а почти ничего не увидел. Даже в Третьяковку не сходил ни разу. Надо как-то поактивней зажить…
Ларёк возле дома ещё не открылся – воскресенье, девять утра, – и пришлось идти в «Копеечку» на той стороне Варшавки.
В начале длинного подземного перехода стояла, согнувшись, старушка в тёмном одеянии и, глядя в книжку, напевала молитвы жалобной скороговоркой; проходя мимо, Чащин уловил несколько слов:
– …Ты установил все пределы земли, лето и зиму Ты учредил…
«Учредил, хм… Библейское словцо».
У ног старушки стояла пустая консервная банка.
Раньше он часто ссыпал мелочь в консервную банку у ног старушки, сочувствовал ей. Но она стояла каждые выходные (а может, и в будни, но в будни Чащин здесь не бывал), и он решил больше не подавать. Понял: не для просвещения, спасения людей она здесь, а ради заработка. Переход – рабочее место, книжка – орудие труда…
На другом конце перехода высокий парень играл на гитаре знакомую, но подзабытую Чащиным мелодию.
Увидев приближающегося человека, с корточек вскочила девушка. Некрасивая, бесформенная, с цыпками на щеках. Как смогла приветливо заулыбалась, вытянула руку с засаленной бейсболкой, а парень запел, умело попав в нужный аккорд:
Пластмассовый мир победил,Макет оказался сильней.Последний кораблик остыл,Последний фонарик устал…А в горле сопят комья воспоминаний,О-о, моя оборона!..Да, песня была Чащину очень знакома – сам он тоже когда-то пел её в переходах…
…Солнечный зайчик незрячего глаза.О-о, моя оборона!Траурный мячик нелепого мира-а… [3]Может, выгреб бы из кармана пальто мелочь, может, остановился бы и послушал, а потом заговорил бы с ребятами, такими похожими на него самого восьмилетней давности – с немытыми волосами, в грязных толстовках с изображениями Егора Летова и Джонни Роттена; с горящими от голода и решимости изменить мир глазами. Да, заговорил бы, узнал, откуда они, где умудрились найти вписку в сегодняшней негостеприимной Москве, как вообще дела в России с андеграундом… Но парень пел так артистично, почти по-эстрадному, а девушка, сменив приветливую улыбку на жадную, чуть не совала Чащину бейсболку в лицо. И он брезгливо отшатнулся, ускорил шаг… Пение тут же прекратилось, чуть позже умолкла и гитара. Да, холодно попусту горло драть, резать пальцы о ледяные струны…
3
Егор Летов, «Моя
В «Копеечке» было пусто и тихо. Все, кому надо было набрать продуктов, сделали это или в пятницу вечером, или в субботу, сегодня же отсыпались, смотрели телевизор, наслаждались покоем в своих квартирах…
Загрузив корзину четырьмя бутылками «Туборга», Чащин остановился над огромным, похожим на бассейн горизонтальным холодильником. Из груды пёстрых упаковок выудил полукилограммовый пакет с мидиями. Подержал и тоже положил в корзину… Сейчас вернётся домой, засунет пиво в морозильник, сварит мидий, зарядит ди-ви-ди одним из любимых фильмов и отлично проведёт два часа. А там…
Но, подходя к кассе, решил, что поедет в гости, – сегодня необходимо было поговорить, пообщаться, – и даже выбрал к кому. Впрочем, и выбор был невелик… Сунул руку в карман за мобильным, чтоб предупредить. А что его примут – не сомневался.
6
С Максимом – Максом – они познакомились в Ленинграде, в строительном училище номер девяносто восемь. Макс был местный и слабо походил на пэтэушника – симпатичный, тонкокостный, культурный; матерился неумело и мало, в столовой ел только второе, а суп отдавал кому-нибудь из общажников.
Однажды Чащин попросил у Макса на вечер модные и дорогие очки-лисички, чтобы нормально выглядеть на концерте группы «Авиа». Очки перед концертом отобрали гопники, пришлось отдать Максу за них пятнадцать рублей. Взяв деньги, Макс повёл Чащина, Димыча и ещё двух-трёх одногруппников в пивной павильон у перекрёстка Народной и проспекта Большевиков. Хлебали горькое разливное «Жигулёвское», сосали сухую воблу до закрытия… Вскоре после этого Чащина забрали в армию.
Встретились три года назад – Макс появился у них в редакции, чтоб дать объявление о знакомстве с «милыми барышнями для делового общения с возможностью заработка»… Столкнулись в коридоре и сначала просто мычали, выпучив изумлённо глаза, вспоминая, как друг друга зовут… С тех пор иногда ездили в гости друг к другу.
С училищных времён Макс изменился почти неузнаваемо – полысел, пополнел, стал словно бы ниже ростом, говорил торопливо, всё время куда-то спешил, делал множество резких и лишних движений. И приключений у него за эти почти пятнадцать лет произошло столько, что на целую жизнь обыкновенному человеку хватит. И торговый бизнес в начале девяностых раскручивал, на бандитские стрелки ездил, и машину у него сожгли, чтобы заставить киоски в районе Технологического института по дешёвке продать, и «Мерседесы» из Германии перегонял, однажды в Польше его чуть не убили; и мясом он торговал, и героином, и в Крестах за мошенничество почти два года отсидел, получил четыре года условно; вышел, уехал в Москву, возил плавки и купальники в Сочи, а потом решил толкать девушек в Европу. Дал объявления в газетах и Интернете, и дело, кажется, пошло – недавно снял Макс квартиру в сталинском доме рядом с Белорусским вокзалом. В зале оборудовал студию – фонари на штативах, розовая драпировка, софа на гнутых ножках, в углу – стол с компьютером, какими-то шнурами, пультом. Во второй комнате находилась раздевалка для моделей и одновременно спальня…
И вот у него Чащин оказался сегодня в одиннадцать утра.
– Да-а, квартира ништячная, есть где развернуться, – то и дело повторял Макс и оглядывал зал удивленно-восторженно, будто это не Чащин приехал к нему в гости, а он к Чащину. – Но и плачу зато – штука грина! Каждое первое число по копью наскребаю.
– Ну так – самый центр, считай. «Белорусская». И две комнаты. Ты как король…
– Нужно, нужно, Дэн. Для дела! Наконец-то выхожу на серьёзный уровень. Завязался с немцем одним. Солидный. Артур Саклагорски. Не слышал? У него агентство своё во Франкфурте, журнал. Журнал, прикинь! Вот я с ним завязался – фотки шлю, сейчас насчёт трёх тёлок перетираем… – Макс озабоченно, но с удовольствием покряхтел. – Мне тоже бы надо журнал. Без него по-любому масштабы не те… Классные мидии! Где брал?.. Ведь есть же «Знакомства», «Распутин», «Невская клубничка». Вот это я понимаю!..