РОК
Шрифт:
Что бы ни говорили о Горбачеве, именно ему страна, народ обязаны свободой слова. И если бы не было этой свободы слова, вряд ли бы возник «феномен Ельцина», построенный в основном на популизме. Но что такое свобода слова без элементарного жизненного благополучия?
После XIX партконференции постепенно, на первый взгляд, незаметно начала разваливаться КПСС. Горбачев все больше отдалялся от тех, с кем пришел к власти, от Лигачева, Рыжкова. Ближайшим его советником и правой рукой становится Яковлев. Ошибки во внутренней и внешней политике следуют одна за другой. Да и как им не быть, если, например, внешнюю политику страны определяли не профессиональные дипломаты, а дилетанты, бывшие партийные работники областного и
Мы изредка встречались с Горбачевым в неофициальной обстановке. Из разговоров во время этих встреч я понимал, что он не представляет истинного положения в партии и стране. Я попытался высказать ему все, что думаю о сложившейся ситуации (после возвращения из Китая с официальной делегацией в мае 1989 года), но ответная бурная негативная реакция, его раздражение отбили у меня желание впредь быть с ним откровенным. Да, пожалуй, это была наша последняя неформальная встреча.
Зная хорошо Горбачева, я видел, как он мечется в поисках выхода, как заигрывает с так называемыми демократами, руководителями республик, с народом на ули-
195
цах. И постоянные компромиссы, компромиссы и компромиссы... Мне было искренне жаль М. Горбачева, хорошо начавшего свою деятельность на посту Генерального секретаря, много сделавшего для того, чтобы изменилась политическая и духовная атмосфера в обществе, зародившего в народе веру в лучшее будущее. Честный в своих идеалах и представлениях, он оказался слабым человеком и слабым руководителем, легко меняющим свои ориентиры, много обещающим, но мало созидающим. Постепенно он отдавал власть, и как легко!
Вот его заявление на XIX партконференции: «Но я хочу сказать делегатам конференции, всему народу о главном — без направляющей деятельности партии, воплощения в жизнь ее политического курса задач перестройки не решить. Перестройка будет обречена и политически, и идеологически, и организационно». Мудрые слова, потому что партия являлась в то время единственной силой, связывающей не только республики с их экономическими и национальными особенностями, но и различные слои общества.
Пройдет меньше двух лет, и на пленуме ЦК КПСС в марте 1990 г. Генеральный секретарь выступит с предложением, смысл которого сводится к тому, чтобы «исключить положение о руководящей роли КПСС». Но ни партия, ни страна ни идеологически, ни организационно не были готовы к такому решению — не было в СССР структуры, которая приняла бы на себя роль силы, объединяющей и цементирующей общество. Такое решение можно было принять тогда, когда экономические реформы дали бы обнадеживающие результаты, когда были бы решены вопросы взаимоотношений центра и республик проблемы межнациональных отношений.
И хотя я уже покинул пост министра, но как член ЦК присутствовал на том пленуме, слышал выступление М. Горбачева и разноголосицу мнений в прениях, четко виде оформившийся раскол в партии и с тяжелым чувством по
196
нимал, что впереди нас ждут трудные времена. Добавили уверенности в таком исходе и мои старые знакомые из руководства КГБ, сказавшие, что, по данным их аналитических служб, рейтинг М. Горбачева упал до критического уровня — 10%. Какая судьба! Народ, который горячо приветствовал в 1985—1986 годах молодого, прогрессивного генсека, верил в него, в то, что он выведет страну из кризиса, всего за три года отвернулся от своего кумира. Как прав был А. Пушкин, вложивший в уста боярина Шуйского такие слова:
Но знаешь сам: бессмысленная чернь
Изменчива, мятежна, суеверна,
Легко пустой надежде предана,
Мгновенному внушению послушна,
Для истины глупа и равнодушна.
Лучше не скажешь о том периоде (1989—1990 годы), когда
авторитет Горбачева и на политическом горизонте всходила звезда Ельцина.
В моем сознании это было смутное, непредсказуемое и непонятное время. Неразбериха царила в умах, в обществе, в государстве. Старые принципы и новые идеи сосуществовали даже в стенах ЦК КПСС на Старой площади. На посту министра я постоянно сталкивался с подобной ситуацией и поэтому решил не обращать на нее внимания и поступать так, как мы в министерстве считали целесообразным.
Однажды (не помню кто — МИД или Красный Крест) меня попросили принять тогда малоизвестную в СССР мать Терезу, руководителя монашеского ордена, ведущего благотворительную деятельность и, в частности, осуществляющего уход за больными. Готовясь к встрече, я узнал от сотрудников министерства о существующем запрете на деятельность религиозных организаций в учреждениях здравоохранения. Предлог был явно надуманный — государство и церковь у нас разделены, а больницы являются государственными учреждениями. По старой памя
197
ти позвонил в ЦК. Горбачева не было в стране, Лигачева я не нашел, а те партийные функционеры, к кому я обратился, ничего путного мне сказать не могли и каждый старался «отфутболить» к другому по принципу «как бы чего не вышло». Так ничего и не добившись от «Старой площади», утром я принял мать Терезу, удивительную женщину, отдавшую свою жизнь служению страждущим. Мне кажется, она, осведомленная о правилах и законах, существовавших в нашей стране, была удивлена, что мы без проволочек дали согласие на работу послушниц ее ордена в наших больницах. После разговора с ней мы широко открыли двери больниц и для представителей нашей православной церкви.
Недавно с большой помпой в Москве с участием жены Ельцина был открыт хоспис - особое медицинское учреждение, где в хороших условиях заканчивают свой жизненный путь обреченные, умирающие больные. Конечно, честь и хвала мэру Москвы Ю. Лужкову, выделившему большие деньги на создание подобной больницы, на большую гуманную акцию. Но в связи с этим я вспомнил 1989 год, когда ко мне обратились мои зарубежные коллеги с просьбой принять известного английского журналиста Виктора Зорза. Мы встретились, и он рассказал историю, которая привела его ко мне. Его дочь, молодая девушка, заболевает раком и вскоре погибает. Трудно представить себе горе отца, пережившего дочь. Все увиденное журналистом во время его скитаний по клиникам и консультациям профессоров настолько его поразило и изменило его представления о жизни и смерти, что он оставил свою профессию и посвятил себя помощи самым несчастным людям на земле — обреченным больным, страдающим раком в последней стадии. Он предложил организовать специальные медицинские учреждения| (хосписы) - последнее прибежище для умирающих больных. Создав их в ряде стран, он решил организовать подобное учреждение в Советском Союзе. Нашлись энту-
198
зиасты в Ленинграде, которые прониклись его идеями, но оказалось, что решить эту проблему в нашей бюрократической стране почти невозможно. Он рассказал мне о своих мытарствах, обращениях в различные государственные и партийные организации. Слушая его рассказ, я в который раз вспомнил принцип, который исповедовали М. Суслов и подобные ему партийные руководители: «этого не может быть, потому что так не было».
Конечно, мы дали разрешение на организацию в стране подобных учреждений. Но наступил 1992 год, и все осталось благим пожеланием. Только одну его просьбу мы выполнили — начали выпускать по лицензии фирмы «Грюненталь» на экспериментальном заводе кардиоцентра ненаркотическое обезболивающее средство трамал, которое должно было использоваться в хосписах. Единственное, что Я, покидая пост министра, мог сделать для поддержки гуманного и благородного начинания, — это включить хоспис в список медицинских учреждений.