Рокоссовский: терновый венец славы
Шрифт:
– Это почему же?
– повысил голос Жуков, окинув суровым взглядом командующего фронтом.
– Потому что мы его обойдем и он больше нам не понадобится... В тех атаках, которые мы проводим, я смысла не вижу!
– А я вижу!
– поднялся Жуков.
– Атака должна быть проведена быстро, стремительным броском, без оглядки на опасность!
– Георгий Константинович, я уверен - ни одна атака успеха иметь не будет. Еще раз прошу отложить наступление!
– Я не могу уехать в Москву, зная, что противник удерживает
– Жуков остановился против командующего фронтом.
– Что я скажу Сталину? Что?
– Это меня не касается.
– А что тебя касается?
– жестко спросил Жуков. ,
– Меня касается сохранение жизни людей!
– Рокоссовский резким движением надел фуражку и направился к выходу.
– Я сейчас уезжаю на передний край. И если я лично приду к выводу, что атака успеха иметь не будет, то остановлю эту бессмысленную бойню и дам команду о переходе к обороне.
– Последнее слово за мной!
– Нет, я поступлю так, как решил!
– произнес Рокоссовский и вышел.
Еще до рассвета командующий фронтом с двумя офицерами штаба прибыли в батальон 47-й армии, который действовал в первом эшелоне. Атака должна была начаться на рассвете. Под рукой у маршала были телефон и ракетница. Он установил сигналы: бросок в атаку - красная ракета, атака отменяется - зеленая.
Ночь была тихая. Рокоссовский со своими спутниками находился в первой траншее, на исходном положении для атаки. К нему подполз командир батальона.
– Товарищ маршал, вы уже привыкли к темноте?
– Да, уже присмотрелся.
– Справа на восточном берегу видите сплошную цепь неровностей?
– Да, вижу.
– Это железобетонные бункеры, которые не берет ни одна артиллерия, - тихо объяснил капитан.
– Точно такие же и слева.
Что касается крепости Модлин, то тут и говорить нечего. В этой яме они перемалывают нас, как в мясорубке. У меня от батальона осталось меньше половины.
– Спасибо за откровенность, капитан. Мы их еще раз попробуем подавить артиллерийским огнем.
– Пробовали, ничего не получается.
– Попытаемся.
Появились первые проблески рассвета: на востоке, над лесом, висела желто-красная кайма, можно было уже различить лица солдат, притаившихся в окопах. Звенели комары, то тут, то там раздавался унылый свист какой-то птицы.
Рокоссовский глянул на потемневшее лицо командира батальона, на его покрасневшие от бессонницы глаза, и ему показалось, что во всем его облике светилась какая-то безысходность.
– Сколько воюешь?
– Третий год.
– Где учился?
– На войне. Был старшиной роты, а теперь командую батальоном.
– Я тебе присваиваю звание «майор».
– Он повернулся к генералу штаба фронта.-Запишите, пожалуйста.
– Спасибо, товарищ маршал, - повеселел командир батальона.
В расположении наших частей слышался шум машин, повозок, подальше от передовой
Наконец наша артиллерия в условленное время открыла огонь, заговорили реактивные установки. Но не прошло и десяти минут от начала нашей артподготовки, как противник открыл ураганный огонь в трех направлениях: справа - из-за На-рева, слева - из-за Вислы, косоприцельный и в лоб - из крепости Модлин и ее фортов. Многое видел за время войны Рокоссовский, попадал в различные ситуации, едва уходя от смерти, но в таком аду он еще не был. Со всех сторон доносился такой грохот, что казалось, кругом работают какие-то адские машины с мощными двигателями без глушителей и кто-то отчаянно бьет молотом по громадным барабанам. Яркий, слепящий свет и вой осколков загоняли всех в землю. В какой-то момент взгляды командующего фронтом и командира батальона встретились. Рокоссовский ободряюще подмигнул капитану. А тот, в свою очередь, глянул на потемневшее от пыли и грязи лицо командующего, на прокопченную дымом гимнастерку и улыбнулся: мол, пора идти в атаку.
Рокоссовский сам убедился, что до тех пор пока артиллерийская система противника не будет уничтожена, не может быть и речи о ликвидации занимаемого гитлеровцами плацдарма. Для подавления этой системы нужна была более мощная артиллерия, нежели та, когорта располагает фронт.
Когда ураганный огонь утих, Рокоссовский по телефону переговорил с командующими армий Гусевым и Поповым, которым приказал воздержаться от всяких наступательных действий до его особого распоряжения.
– Звонил заместитель Верховного Главнокомандующего...
– пытался доложить Гусев.
– Николай Иванович, немедленно выполняйте приказ!
– оборвал его командующий фронтом и. повернулся к генералу, который тушил дымящуюся пилотку.
– Давайте зеленую ракету!
К середине дня Рокоссовский вернулся на свой фронтовой КП. Таким возбужденным и расстроенным его никто ни разу не видел. Даже Жуков, глядя на потемневшее лицр и насупленные брови командующего фронтом, не пытался задавать ему вопросы, хотя уже знал о его решении, которое, по сути, отменяло приказ заместителя Верховного Главнокомандующего и представителя Ставки.
Озадаченный Жуков беспрерывно ходил по комнате с суровым и нахмуренным лицом. Казалось, он вот-вот взорвется грубой бранью и насилу сдерживает эмоции.
Рокоссовский сидел молча за столом й курил. Лицо его было необычно напряженным, и весь вид его говорил о том, что он готов ринуться в словесную атаку.
Из соседней комнаты вышел член Военного Совета фронта Н.А. Булганин.
Заметив возбужденное состояние маршалов, он спросил:
– Что у вас тут происходит?
– Спроси у него, - кивнул Жуков, продолжая мерить комнату тяжелыми шагами.