Рокоссовский: терновый венец славы
Шрифт:
Младший унтер-офицер Рокоссовский найден и выдвинут революцией, как найдены ею и выдвинуты многие другие таланты страны. Бывший младший унтер-офицер Рокоссовский, подчас командовавший меньшими силами, чем образованные, до зубов вооруженные генералы, исправно бил их, как били их Ворошилов и Буденный, Щаденко и Городовиков - славные красные командиры»*.
– И этот герой сидит рядом с нами!
– воскликнула Валентина, восхищенно глянув на комдива.
– Таких командиров, как я, у нас хоть пруд пруди, - рассмеялся Рокоссовский.
– Не скромничайте, - насмешливо проговорила Валентина и с заботливым видом спросила: - Вам еще
– Не откажусь. -
– А кто такой барон Унгерн?
– не удержалась Ольга от вопроса.
– О, это была одиозная личность, - произнес Рокоссовский, -Барон Роман Унгерн фон Штенберг - потомок старинного немецкого рода, с 13 века осевшего в Прибалтике. Унгерн в 20 лет попал на Дальний Восток, увлекся там буддизмом, изучал китайский и монгольский языки. Принимал участие в Первой мировой войне и дослужился до чина войскового старшины. К октябрю 17-го года барон вновь в Забайкалье. Он становится помощником атамана Семенова. А чуть позже сам создал «ино|юд-ческую конную дивизию» и повел беспощадную борьбу с Советской властью. Это был страшно жестокий человек.
– А чего он хотел добиться?
– спросила Валентина, не сводя глаз с Рокоссовского. Она наблюдала за переменчивым, живым лицом рассказчика и любовалась им.
– Он хотел восстановить монархическое правление в России. Правда, во время допроса в штабе 5-й армии, которой командовал Уборевич, плененный барон заявил о том, что к судьбе России безразличен и она должна быть оккупирована Японией, так как славяне не способны к государственному строительству.
– А кто поддерживал барона?
– спросила Валентина.
– Наверно, какой-нибудь уголовный сброд?
– Тут вы ошибаетесь. Ядро его дивизии составляли забайкальские и оренбургские казаки. А они умели воевать.
– Да, мы плохо разбираемся в военных делах, - сказала Ва
лентина.
– Я поступаю в мединститут. Там, я думаю, меня просветят и по военным вопросам. • •••
– А разве в комсомоле работать хуже?
– спросил Рокоссов- ’ ский.
— Не хуже, но мне больше нравится медицина.
– Валентина, не уводи в сторону разговор, - сказала в сердцах Ольга. Видимо, ей, как историку не только по образованию, но и по призванию, было интересно слушать комдива. Она подсела поближе к Рокоссовскому.—Кроме станции Мысовая, у вас были еще стычки с бароном?
– Да, были.
– Наиболее интересная из них?
– В конце февраля 1921 года барон смог захватить столицу Монголии Ургу (ныне Улан-Батор) и стать диктатором этой страны. А весной он начал готовиться к нападению на Сибирь и Забайкалье.
Ольга понимающе кивнула головой, а Валентина уселась в кресло и с неизменным интересом продолжала наблюдать за Рокоссовским.
~ Угроза вторжения заставила Уборевича принять срочные контрмеры, - говорил комдив.
– Мой отдельный кавалерийский дивизион более месяца провел в стычках с казаками Унгерна. В конце мая барон решил направить основной удар на Кяхту. Это важный купеческий город на границе с Монголией. И надо сказать честно, имея превосходство в живой силе и артиллерии, барону удалось потеснить наши полки. Он смог полностью окружить один из наших батальонов. И вот мне выпала честь его выручать. Если б вы видели, какой у меня был высокий, гордый и красивый конь!
– При этих словах Рокоссовский оживился^ подтянулся, словно вот-вот собирался вскочить на гнедого анг-ло-дончака и поскакать на выручку товарищам.
– Не
– Что мы с тобой видели? Все подвиги соверше-ны без нас.
– У вас еще все впереди.
– Рокоссовский поднялся из-за стола, прошелся по комнате.
– Кто знает, чем кончится приход фашистов к власти в Германии.
– Он, спросив разрешения у дам, закурил и начал дымить в форточку.
– А что было дальше?
– спросила Ольга.
– Казаки не выдержали нашего напора и попытались спастись бегством, - продолжал Рокоссовский.
– В это время случилась беда. Мой конь споткнулся, пробороздил мордой землю и повалился. Соскочив с лошади, я тут же свалился и сам - пуля пронзила мне ногу. Ординарец подвел мне нового коня, и я, в азарте боя не заметив ранения, продолжал драться до тех пор, пока через верх сапога не начала сочиться кровь. Так я оказался в госпитале на станции Мысовая. А дальше вы все знаете.
– Что вам больше всего запомнилось во время войны?
– уточнила Валентина.
К удивлению женщин, Рокоссовский не стал говорить ни о подвигах на поле боя, ни о героическом порыве своих подчиненных, ни о походных трудностях.
– Больше всего мне запомнилось затишье, - сказал он, - когда война, по сути дела, закончилась. Лето. Вечер. Село на русско-монгольской границе.
– Рокоссовский уселся за стол и продолжал: - Где-то пиликает гармошка, и закатное солнце золотыми бликами играет на стеклах окон. На улице вдоль наспех скрлочеиных коновязей длинные ряды лошадей, рядом возы с сеном, мешками овса. В воздухе - запахи полей, дыма.
– И дым отечества нам сладок и приятен, - улыбнулась Валентина.
– В это время, представьте себе, - с усмешкой говорил Рокоссовский, - я лежу на копне сена, достаю из походной сумки томик стихов Байрона и начинаю читать. Ни волнения предстоящего боя, занозой сидящие в сердце, ни тревога за жизнь солдат, ни тайные замыслы противника — ничто мне не мешает наслаждаться лирикой поэта.
В это время открылась дверь и в комнату вошла дородная женщина с круглым, волевым, красным от мороза лицом. Едва поздоровавшись, она разделась, повесила пальто в гардероб и, повернувшись к столу, громко произнесла:
– Б-р-р-р! Какой на улице мороз! Зуб на зуб не попадает!
– Агафья Петровна, шеф-повар МТС, рна же секретарь парторганизации, - представила вошедшую Ольга.
– Девочки, можно горяченького чайку?
– спросила та, потирая руки и усаживаясь за стол.
Ольга принесла чаю, наполнила вазу печеньем, и беседа возобновилась.
– Константин Константинович, - сказала Валентина, боясь,
что с появлением шеф-повара собеседник может уйти.
– Вы что, увлекаетесь поэзией? -
– Да, имею к ней слабость.
– Ваши любимые поэты?
– не унималась Валентина.
– Байрон, Мищсевич, Пушкин. ,
– Военный человек - и любовь к поэзии, странно?
– сказала Валентина, призадумавшись.
– А чем вам нравится Байрон?
Рокоссовский обвел, синими глазами женщин и, улыбаясь, произнес:
Быть может, род мой не высок И титул мой под стать поместью,
Но не завидуй мне, дружок,
Гордись достоинством и честью.
Он произнес эти слова охотно и с глубоким убеждением.