Рокот полуяви / Великое делание
Шрифт:
Глеб нахмурился, отвернулся. Горло сдавливала жестокая обида, обида въедливая; на языке возник привкус желчи, и смысл слова «огорчение» в этот миг был всецело усвоен. Уняв первый порыв, он опять встал лицом к мужичку.
– Дырявый мешок я один тут вижу?
– Что? – хором удивлённо спросили Веденея и Кострубонька. Звезду слишком занимали собственные рассуждения, второго же тяготило ожидание встречи. Они действительно не заметили прорехи. Души, повсеместно снующие, игнорировали тех, кто не считался порождением их мира, во всяком случае, первыми не шли на контакт, покуда к ним лично не обратятся.
Кострубонька смешно завертел головёнкой, обнаружил дыру
– Ай-ай-ай! – он наклонился, пытаясь подобрать зёрнышки, а под ногами у него вечно живое пространство представало то лесной лужайкой, то бескрайним полем, то трещиноватой землицей, иссушенной ветрами.
– Хватит! – мужичок хлопнул в ладоши, и бесконечные метаморфозы вначале замедлились, а потом и вовсе прекратились на непродолжительный срок. Однако за этот отрезок времени всё уладилось: Кострубонька извлёк из складок одежды свирель и мелодично заиграл на ней – тотчас, откуда ни возьмись, набежало целое стадо муравьёв (таких крупных Глебу никогда не доводилось видывать ранее), которое, как солдаты по приказу главнокомандующего, кинулись исполнять задание. Разумные насекомые ловко и сноровисто сновали туда-сюда, складывая просыпанную пшеницу в карман рассеянного полубожка. Кострубонька, когда труд завершился, отвесил помощникам поклон: «Благодарствую!».
Через мгновение «замороженный» участок отмер, вновь закружился вихрем таинственных перевоплощений, а муравьишки то ли исчезли, то ли разбежались, то ли слились с местностью в череде её трансформаций.
– Что же? – Кострубонька посмотрел Глебу в глаза. – Мы с Костромой отвечаем в твоём мире (и не только твоём) за плодородие, за достаток, чтобы Мать Сыра Земля родила, насыщаем её собственной жертвой.
– Жертвой?
– Кострома и Кострубонька олицетворяют всю силу плодов Матери Земли, – поспешила разъяснить Веденея. – Но чтобы год был урожайным, добрым, они приносят себя в жертву – обнявшись, шагают в костёр. В древности в их честь люди мастерили и сжигали чучела, чтобы настоящих богов уберечь. Теперь же люди так не делают.
– Но и мы с Костромой в иной костёр ныне шагнём, – вымолвил Кострубонька. – В огонь вселенский, в живой, жизнь родящий – шагнём в Солнце!
– Солнце?
– Да, в Истинное солнце, единое на все небеса и все круги, единое для Прави, Яви и Нави, – мужичок указал на самую крону Мирового древа, на вершину Пресущной горы.
– На седьмое небо идёте? – почему-то обрадовался Глеб.
– Точно! И несём с собою все семена, какие токмо есть. Пусть солнечная сила умножит всходы, пусть из жара, в котором куётся бытие, взойдёт стократ больше урожая.
– Это сколько же живительной энергии выплеснется? – не то испугалась, не то изумилась Веденея.
– Сумеречную явь захлестнёт, – спокойно заверил Кострубонька. – Так что, юноша, сколько бы гадости ни было в вашем мире, для тех, кто душою светел, улучшения неизбежны.
– А что будет? – с чувством спросил Глеб.
– Возликует природа, заколосятся поля, взлелеет живая сила посыпанные пылью и прахом души, взрастит тепло и довольствие в них. Смахнёт человечество дремотную пелену, различит новые краски, облобызает природу-матушку. Провозгласят возрождение! Одарённости будут находить, не успеют те на свет появиться, и окружать заботой да ласкою. А дальше по цепочке, и да начнётся День! День, озарённый Истинным солнцем! Многовековой праздник жизни!
Глеб зажмурился от удовольствия, представив широкие леса и поля, зеленеющие, дышащие легко и свободно, без гнёта и эксплуатации со стороны человека, представил богатые просторы, которые сами желают
– Да токмо вы всё равно всякое начинание замараете, будь на то воля, – хриплый голос Кострубоньки вернул его в колючую реальность. – Сколько уже было таких – людей, и богов, и полубогов, рвущихся повернуть души к лучшему. Если души не хотят, их никак не заставить. Глаза не раскроются, зрелище не покажется. А попытать счастья надобно… обязательно… всенепременно надобно. Благодарность мою прими за подмогу. Не совершился б обряд, не будь всего в целости у меня. Вот-вот Кострома подоспеет!
– Да не за что, – Глеб не знал, как реагировать на похвалу, тем паче от бога. И хотя этот бог смотрелся не лучше и не хуже кого бы то ни было, непередаваемая мощь скрывалась внутри него и незримо проливалась вовне, вызывая трепет и восхищение, желание бухнуться пред ним на колени, прикоснуться к нему. Однако Глебу неизвестным способом удавалось сдерживать глубинные порывы и оставаться самим собой. Другой на его месте и Веденею счёл бы за божество, да и самую мелкую нечисть возвёл бы себе на пьедестал, как тот чернокнижник, что атаковал по глупости лунный луч.
– Помогу и я тебе, – меж тем продолжил Кострубонька. – Ты спрашивал давеча, кто такие Потомки?
– Угу.
– Ведомо ли тебе, что все люди – потомки богов, от Света идут и к нему возвращаются? Те, что осознали смысл сего и прониклись им, более не подвластны веществу и материи, они сами ими повелевают – строят собственные миры, управляют ими. Потому их называют Потомками богов – теми, кто придёт после, а пока только учится складывать кубики, чтобы создавать мироздание. Здесь, на пятом уровне, живут не только души и боги, но и Потомки и другие большие сущности. Ты хочешь взойти на шестое небо, под самый купол свода, думая, что там обрящешь дух. Ты готов жертвовать плотью. Что же? Знаю того, кто подсобит тебе. Кто-то нарёк его Алхимиком – потому, что он научился мастерски обращаться с веществом и переводить его из одного состояния в иное. Это то, что тебе надобно.
– Где мне найти Алхимика? – с готовностью спросил Глеб. В чудесном измерении он не чувствовал усталости, голода и других привычных для человека слабостей – вероятно, оттого, что Веденея влила в него сквозь пальцы несколько капель собственного, звёздного, света, чтобы тёмная навь не утянула его, как утянула Игната.
– Вон там, – Кострубонька указал в сторону нескончаемой ночи, противостоящей беспрерывному дню, на территории которого они сейчас все трое находились. – Его терем на порубежье горит серебром и блистает, аки драгоценность, не перепутаешь.
– Это нельзя! – закричала вдруг Веденея. – Для тебя это чистое самоубийство! Моими стараниями ты кое-как выжил здесь, но туда за тобой я не пойду, ибо погасну! Чернота растворит меня! Смилуйся!
– Я не зову тебя за собой, – сказал Глеб.
– Но и тебя растворит!
– Не обязательно, – покачал головой Кострубонька. – Пограничье всё-таки. Хотя, если тьма перевесит, так и сгинешь, пикнуть не успеешь…
– Постараюсь удержать равновесие.
– Одержимый! – взвыла Веденея. – А если там Игнат подкараулит? У него маузер! И там он сильнее будет!