Рокот полуяви / Великое делание
Шрифт:
Глеб, переполненный жгучим отчаянием, оттолкнулся от лунной дороги, сделал последний, почти невозможный, рывок и, наконец-то, преодолел те сантиметры, отделяющие его от звезды.
– Ну же! – она фактически втащила спутника на следующий уровень мироздания и немедля скользнула следом.
Свет, доселе всего лишь выжимавший слёзы из глаз, теперь полностью объял Глеба, проник в него, стал не только второй одеждой, но и второй кожей. И здесь лунный луч уже не спасал– напротив, серебряная стезя сама потерялась в повсеместном ликовании, неудержимом торжестве бесконечного и непрерывного полыхания.
Он опустился на твердь под ногами (сложно было назвать её землёй, однако другого термина для обозначения подобного человек не мог найти). Взор, полный муки и отчаяния, враз пронзившего всё существо, метался из стороны в сторону – подстреленный зверь ищет укрытия, ищет способа уйти от безжалостных охотников, идущих по кровавому следу. Повсеместный свет, ураган света, бездна света и ничего иного. Но вдруг… вдруг вдали он увидал темень, кромешную, беспробудную мглу, дремучий мрак, где можно было надеяться на спасение, на прибежище от безжалостного всполоха.
Глеб побрёл туда, медленно-медленно, потому что на скачок, которым можно было бы перемахнуть добрую половину расстояния, попросту не хватало сил. И тут перед ним стрелою пронёсся знакомый силуэт. Всё происходило будто в горячечном бреду и воспринималось искажённым, фантасмагорическим, иллюзорной игрой света и тени. Вот, к примеру, фигура, пробежавшая мимо, по очертаниям напоминала человека, разглядеть которого было нельзя, потому что он был весь чернильно-чёрным – вернее сказать, облитым чернилами. За собой он оставлял соответствующего цвета полосу, как в небе самолёт оставляет белую черту. Полоса постепенно пропадала, смываемая всепоглощающим светом, точно грязь под быстрыми потоками воды. Глеб принял это за плод воспалённого сознания и не придавал большого значения, пока Веденея не сказала:
– Игната засосала тьма.
– Игната? – воскликнул изумлённый Глеб. Он ни за что не различил бы в чёрном силуэте своего соседа.
– Да.
Тут Глеб взглянул на свои ладони, на живот, на грудь – внутри его тела, сделавшегося отчего-то полупрозрачным, находилась серая густая жидкость.
– Что со мной?
– Не переживай, – поспешила утешить звезда. – Ничего страшного. Всего-то лишь стало теперь видно, чего в тебе больше – света или мрака. У Игната вообще всё черным-черно, его, видишь, как магнит иголку, на ту сторону затянуло.
– Мне как-то нехорошо, – вымолвил Глеб, встав на месте.
– Я, если честно, совсем не понимаю, как ты до сих пор жив, – искренне призналась Веденея. От этих слов лицо Глеба перекосилось, даже боль на некоторое время отошла на второй план.
– Что это значит?
Веденея мило улыбнулась.
– Ну, понимаешь ли, мы сейчас на пятом небе, одном из высших уровней мироздания, здесь способны обитать только нематериальные, полностью развоплотившиеся сущности. Не существа, а сущности. Понимаешь? – и она наморщила лобик, вопросительно взглянув прямо в глаза, точно больше всего в жизни её волновало, чтобы собеседник уразумел смысл.
– То есть… – Глеб бухнулся на твёрдую поверхность, – то есть я умер, что ли? Ну, раз я там, где нет вещества
– Да нет же! – Веденея чуть ножкой не топнула. – Ты расстаёшься с плотью в этот самый момент!
– А-а-а! Теперь ясно! Я-то гадаю, от чего мне поплохело – от виски ли, который ты превратила в чай, или от усталости, а тут делов-то! Всего-навсего расстаюсь с собственным телом!
– Ага.
– И чем данный процесс закончится, позволь узнать?
– Ну, тебя… э-э-э… не станет, скорее всего…
– А как же ты?
– А что я? – удивилась Веденея. – Я соткана изначально из света, рождена светом, излучаю свет всеми порами, я, если разобраться, никогда не имела плоти в человеческом понимании. Для большинства людей я только вспышка, яркая точка на небосводе. Это тебе одному посчастливилось узреть меня.
– И впрямь, – пробубнил Глеб, рассматривая ногти на левой руке. – Счастье аж девать некуда.
– Да не переживай! – подмигнула Веденея. – Есть способ сберечь твою суть в том виде, в котором мать родила. Подай длань!
Не колеблясь ни единого краткого мига, он протянул ладонь. Звезда взяла его за кончики пальцев и, закрыв очи, замерла в напряжении. Через пару мгновений взор Глеба заволокло серебристой дымкой. Единственное, что он чувствовал, – это как по жилам разливается огонь, как пламя проникает в центр его сущности и оттуда начинает вытеснять тьму и холод. Болезненные ощущения понемногу угасали, пока не потухли вовсе. Мозг, который проклюнулся наружу, завибрировал с удвоенной силой, сделался более податливым, готовым воспринимать новые грани реальности.
Веденея выпустила его руку из цепких объятий. Пелена рассеялась, а перед глазами предстал великолепный мир, преисполненный всяческого изобилия и богатства. Яркий свет, застилавший взгляд, оказался не чем иным, как веществом, из которого здесь всё было построено и возведено. Ранее Глеб просто не мог увидеть ныне открывшихся чудес потому, что сознание не обладало достаточной гибкостью, широтой и глубиной, которые сейчас приобрело, благодаря стараниям Веденеи.
Уподобляясь пчёлам, двигались сонмы блистательных созданий – они напоминали в чём-то человека, однако казались гораздо совершеннее, лучистее. Они не ходили – порхали, не говорили – слова грубы, а мысль изящнее и полнее, красочнее и понятнее. Они не испытывали страстей, ведущих к пагубе, но были преисполнены сияния и света, сочащегося сквозь каждую клеточку. Глеб посмотрел наверх и ахнул, разглядев вздымающийся грандиозный столп, который венчал громадный диск солнца с сотнями лучей. Это ему напоминало то ли гору, из-за которой кажет себя светило, то ли древо с гигантскою золочёной кроною, то ли исполинскую мельницу.
– Зри воочию! – возрадовалась Веденея. – Перед тобой – Пресущная гора, остов и хребет Вселенной!
– Гора-а-а? – протянул восхищённый Глеб.
– Люди по-разному описывали сие, – улыбнулась звезда. – Кто-то остов именовал горой, на вершине коей обитают небожители, всесильные и прекрасные. Кто-то утверждал, что остов – Мировое древо, чья крона служит домом богов. Так можно долго и много перечислять, но в том не станет больше правды. Правда же в том, что пред тобою – Истинное солнце!