Роковая красавица (Барыня уходит в табор, Нас связала судьба)
Шрифт:
– Ромалэ! Эй! Слыхали, что у нас? Настю сватать пришли!
Пронзительный голос Аленки Дмитриевой донесся с улицы и разбудил Илью, отсыпающегося после ресторанной ночи. Ничего не поняв и ухватив только имя Насти, он поднялся на локте и крикнул в окно:
– Чайори, зайди!
Через минуту Аленка вбежала в комнату. Маленькая, растрепанная, с блестящими глазами, она возбужденно подпрыгивала на месте и была похожа на галчонка.
– Настьку сватать пришли! Волковы из Петровского! В Большом доме сидят!
– Брешешь! –
– Шавка брешет, – обиделась Аленка, – а я правду говорю! Василий Алексеич с женой и с сыном пришли, с Яковом Васильичем договариваются. Наши все уже там.
Илья медленно сел на постели.
– Такие богатые! Такие красивые! – тараторила Аленка. – Золотое колье с яхонтами для невесты принесли! Вот будет дело, если Яков Васильич согласится… Будет наша Настя в «Яре» великим князьям романсы петь! Дэвлалэ, и за что ей всегда счастье? Никому, только ей одной!
За спиной Аленки Илья увидел Варьку. Сестра, бледная, с закушенной губой, теребила в пальцах край кофты.
– Беги, чайори, – встретившись глазами с братом, сказала она. – Спасибо за новость. Мы тоже сейчас придем.
– Не пойду я туда, – сказал Илья, когда за Аленкой захлопнулась дверь.
– Как хочешь, – отозвалась Варька, – а я схожу. Интересно все-таки.
Илья зло, исподлобья взглянул на нее. Варька, не обращая на него внимания, надела серьги, бросила на плечи шаль и, поправив перед зеркалом волосы, вышла за дверь. Спустя минуту Илья поднялся тоже.
В Большой дом они вошли вместе. Зал уже был забит цыганами. Илья протолкался вперед.
За столом сидели Волковы – старик Василий Алексеевич, его жена и сын Федор в новом синем костюме. Это был парень лет двадцати двух, широкий в плечах, со смугловатым, тонким, довольно красивым лицом. Среди московских цыган он был известен как неплохой баритон и еще лучший гитарист. Его темно-карие глаза смотрели на новых родственников спокойно и весело, пушистые усы курчавились над губой, на пальцах поблескивали золотые перстни. Напротив Волковых Илья увидел Якова Васильева. Марья Васильевна в своем лучшем платье сидела рядом, а за спиной у нее стоял Митро. Мужчины негромко разговаривали. Женщины молчали, дружелюбно улыбались друг другу.
– Ну, что тут? – шепотом спросил Илья у стоящего рядом Ваньки Конакова.
– Уже сговорились, – прошептал в ответ тот. – Яков Васильич за Настькой пять тысяч дает и всю обстановку, как положено. Свадебное платье ей жених подарит, брульянты там еще, и венчаться здесь, в Грузинах, будут.
– А где Настя?
– Уже послали вино гостям подавать, придет сейчас. Да вот она!
Илья вздрогнул, обернулся. На пороге залы стояла Настя.
Она казалась спокойной, даже безмятежной. Чуть дрожали опущенные ресницы, на плотно сомкнутых губах не было улыбки. В руках Насти был большой поднос, на котором стояла бутылка вина и хрустальные стаканы.
– Ну-ка, дочь, подай вина дорогим гостям, – с улыбкой сказал Яков Васильев.
Настя подошла к столу, разлила вино по стаканам. Она не подняла глаз даже тогда,
«Только б не выпили… Господи, дорогой, сделай, чтоб не выпили…» – молился Илья, по-дурацки надеясь, что сейчас произойдет что-то такое, что не даст Якову Васильевичу выпить с Волковыми. Что угодно, господи… Гром грянет, дом развалится, Настя ударит отца по руке и велит не пить со сватами, скажет, что не хочет замуж… Ведь не может же, не может она выйти за этого Федьку!
Гром не грянул. Цыгане выпили, встали, обнялись, и дом взорвался радостными поздравлениями. Цыганки кинулись к Насте, мужчины столпились за столом.
– Принесите гитару! Эй, гитару сюда! – заорал Митро. – Невеста плясать станет!
Тут же зазвенели сразу три гитары. Середина комнаты мгновенно очистилась, и Настя вышла на паркет.
– Ну, давай, давай, пхэнори! – подбодрил ее Митро, взяв рассыпчатый аккорд.
Настя приподняла руки, пошла по кругу, чуть заметно волнуя подол белого платья. Черные косы, откинутые за спину, мягко покачивались в такт.
– Дэвла, лебедица… – восхищенно сказал Ванька Конаков. – Право слово, сам бы засватал, да кто ж отдаст…
Илья молчал, чувствуя, как к горлу подкатывает горький ком. Не в силах отвести глаза, смотрел, как Настя останавливается перед женихом и, низко кланяясь ему, улыбается скупо, краем губ. Федька просиял. Вскочил, с победным видом оглянулся на цыган и под их одобрительное ворчание пошел по кругу вслед за невестой. Еще раз, другой, третий проплыло перед глазами Ильи бледное лицо Насти с будто примерзшей к нему улыбкой. Он сделал шаг назад. Отступил за спины цыган и незаметно выскользнул из комнаты.
Илья был уверен, что пойдет домой. Но в темных сенях, рядом с сундуком старой Малаши, его словно палкой ударили по ногам, и он сел на пол. Сильно, как никогда в жизни, болело сердце, в горле засаднило, стало трудно дышать. Илья спрятал лицо в коленях. Глаза вдруг сделались горячими и сразу же – мокрыми. Он вцепился зубами в рукав рубахи, но было уже поздно. К счастью, в сенях было пусто и никто не мог увидеть, как Илья Смоляков, первый тенор хора, известный кофарь и конокрад, таборный цыган, ревет как баба, уткнувшись головой в колени и колотя кулаком по холодному полу.
Скрипнула дверь из залы. Илья затих, торопливо провел рукавом по лицу, вжался спиной в стену.
– Ну что, доигралась? – послышался совсем рядом высокий гортанный голос, и Илья узнал Стешку. – Ну скажи мне, дорогая моя, зачем тебе это понадобилось?
– Ох, замолчи… – отозвался усталый Настин голос. Послышался шелест платья: она села прямо на порог.
– Молчать? Мне молчать?! – заголосила Стешка. – Да тут кричать надо, на всю улицу кричать! Если Яков Васильич ничего не понимает, так я сама все сделаю! Я к Илье пойду! Я ему все расскажу! Не допущу тебя за Федьку выйти!