Роковая музыка (Музыка души)
Шрифт:
— Да, сэр.
— Почему?
— Потому что мы — гномы, мистер Достабль, — объяснил главный гном терпеливо.
— Нет-нет-нет, так не пойдет. Это просто никуда не годится. У вас должно быть название с целой кучей— — Достабль помахал рукой в воздухе, — с целой кучей Музыки Рока. А не просто «Гномы». Вы должны быть… о, я не знаю… как-то более интересными.
— Но мы несомненно гномы, — сказал один из гномов.
— "Несомненно Гномы", — повторил Достабль. — Да, это неплохо. Ну что ж, ладно. Я могу записать
— Мы написали песню, — с надеждой сказал главный гном.
— Хорошо, хорошо, — ответил Достабль, чиркая что-то в своем блокноте.
— Она называется «Нечто в моей бороде».
— Хорошо.
— Вы не хотите ее послушать?
Достабль поднял глаза.
— Послушать? Если б я тратил время на музыку, я бы ничего не успевал. Идите. Увидимся в четверг. Следующие! Вы тролли?
— Это верно.
На сей раз Достабль не нашелся, что сказать. Тролли гораздо больше гномов.
— Отлично. Но вам надо добавить «Зэ» в конце. «Троллиз». Да, отлично. «Залатанный Барабан», пятница. Да?
— Мы песню сделали…
— Рад за вас. Следующие!
— Это мы, мистер Достабль.
Достабль посмотрел на Джимбо, Простака, Грохта и Подонка.
— И вы имеет наглость являться ко мне? — спросил он. — После вчерашнего-то вечера?
— Мы очень увлечены нашим делом, — объяснил Грохт. — Хотели узнать, может быть, вы дадите нам еще один шанс?
— Вы говорили, что публика должна любить нас, — напомнил Простак.
— Лупить. Я сказал — лупить, — возразил Достабль. — Двое из вас прямо на сцене пялились в Самоучители Блерта.
— Мы сменили имя, — сказал Джимбо. — Мы решили, да, «Безумие» — это довольно глупое название, и совсем не подходит для серьезной группы, которая раздвигает границы выразительных средств музыки и в один прекрасный день станет великой.
— В четверг, — кивнул Простак.
— Так что теперь мы называемся «Отсос», — закончил Джимбо.
Достабль посмотрел на них долгим, холодным взглядом. Медвежья травля, коррида, собачьи бои и пугание овец были запрещены в Анк-Морпорке, хотя недавно Патриций и разрешил неограниченное метание гнилых фруктов во всех, кто подозревается в принадлежности к уличным театральным труппам. Этот взгляд предвещал отмену запрета.
— Ну хорошо, — сказал наконец он. — Можете выступить на Фестивале. А потом… посмотрим.
В конце концов, подумал Достабль, есть же какая-то вероятность, что они останутся живы.
Некая фигура, шатаясь, медленно вскарабкалась на причал около Моста Незаконнорода, и на минуту застыла. Грязь стекала с нее, образуя лужи.
Мост был довольно высок. На обеих сторонах его высились здания, стиснувшие проезжую часть. Мосты вообще пользовались большой популярностью в качестве строительных площадок, поскольку
Во тьме под мостом мерцал красный глаз костра. Фигура, покачиваясь, двинулась на свет. Темные силуэты вокруг огня развернулись и уставились во тьму, пытаясь определить природу визитера.
— Это же крестьянская телега, — сказал Глод. — Я телегу с первого взгляда узнаю. Даже если она покрашена в голубой цвет. А эта еще и раздолбана.
— Это все, что мы можем себе позволить, — сказал Асфальт. — Кроме того, я постелил свежей соломы.
— Я думал, мы поедем в дилижансе, — сказал Клиф.
— Мистер Достабль сказал, что артистам вашего калибра не пристало ездить в общественном транспорте, — объяснил Асфальт. — Кстати, он считает, что вам не захочется лишних трат.
— Что скажешь, Бадди, — спросил Глод.
— Не думал об этом, — ответил Бадди неопределенно.
Глод и Клиф обменялись взглядами.
— Я полагаю, что если ты увидишься с Достаблем и потребуешь чего-нибудь получше, ты это получишь, — сказал Глод.
— У нее есть колеса, — сказал Бадди. — Это все, что нужно.
Он забрался на телегу и устроился на соломе.
— Мистер Достабль наделал новых маек, — сказал Асфальт, чувствуя, что радостным предвкушением как-то не пахнет. — Специально для тура. Смотрите, у них на спине написано, где мы будем. Здорово, правда?
— Ага. Когда Гильдия Музыкантов пооткручивает нам головы, мы легко сможем узнать, где это произошло, — согласился Глод.
Асфальт щелкнул кнутом над головами лошадей. Они двинулись вперед легким шагом, подразумевающим, что именно так они и собираются идти весь день, и ни один идиот, достаточно придурковатый, чтобы использовать кнут по назначению, не заставит их переменить это решение.
— Жучит, жучит! Серней человечка, говорю я. Жучит. Он желтая жропа, вот кто он. Десять сотен лет! Жучит.
— ПРАВДА?
Смерть отдыхал.
С полдюжины человек сидело вокруг костра. И все они были дружелюбны и веселы. Бутылка ходила по кругу. Говоря точнее, это была половина жестянки. Смерть не задумывался особо о том, что там было внутри, как и о том, что булькало во второй, большей жестянке, висящей над горящими старыми ботинками и мусором.
Они не спрашивал его, кто он такой.
Никто из них не имел имени, насколько он мог понять. У них были ярлыки, вроде Срывного Кена, Гроба Генри или Вонючего Старины Рона, который говорил что-то насчет того, кем они были, но ничего о том, кто они есть.
Жестянка оказалась у него в руках. Он передал ее дальше так тактично как только мог и мирно улегся на спину.
Люди без имен. Люди, такие же невидимые, как и он сам. Люди, для которых Смерть всегда был одним из возможных вариантов. Он решил задержаться здесь ненадолго.