Роковая музыка

Пратчетт Терри Дэвид Джон

— Послушайте, — сказал главный философ, — сюда невозможно проникнуть. Территория Университета защищена мощнейшими заклинаниями.

— Ты прав, — согласился профессор руносложения.

— Кроме того, мы ведь постоянно их усиливаем, что входит в наши обязанности, — продолжил философ.

— Э… да, конечно, усиливаем, — подтвердил профессор руносложения.

И тут звук раздался снова. В реве угадывался медленный пульсирующий ритм.

— Кажется, он доносится из библиотеки, — сказал главный философ.

— Кто-нибудь видел библиотекаря?

— Последнее

время он постоянно возился с какими-то подозрительными штуками. Думаешь, он занялся чем-то оккультным?

— Это — Университет.

— Да, но я имел в виду что-нибудь еще болееоккультное.

— Давайте держаться вместе.

— Я уже за кого-то держусь.

— Ведь если мы будем держаться вместе, кто на нас нападет?

— Ну, огромные страшные…

— Заткнись!

Декан открыл дверь в библиотеку. Там было тепло и тихо. Иногда раздавался шелест страниц, и нетерпеливо позвякивали цепи.

Серебряный свет струился в подвал с лестничной площадки. Из подвала периодически доносилось у-уканье.

— Кажется, он не сильно встревожен, — заметил казначей.

Волшебники крадучись спустились по лестнице. Дверью ошибиться было невозможно — из нее струился свет.

Волшебники вошли в подвал.

И затаили дыхание.

Оно стояло на возвышении в центре комнаты, озаренное светом свечей.

Это была воплощенная музыка Рока.

Высокая темная фигура вылетела из-за угла на Саторскую площадь и, продолжая набирать скорость, вбежала в ворота Незримого Университета.

Фигуру заметил только садовник Модо, который с довольным видом катил тачку с навозом по дорожке. День выдался удачным. Впрочем, для Модо почти все дни были удачными.

Он ничего не слышал о Фестивале. Не слышал о музыке Рока. Модо много о чем не слышал, потому что… не слушал. Ему нравился компост. А еще он любил розы, потому что им требовался компост.

По натуре своей он был абсолютно довольным жизнью гномом, который добился успеха в решении всех проблем ведения садоводства в чрезвычайно магическом климате. Его больше не беспокоили ни тля, ни белокрылка, ни всякие твари с щупальцами. Поддержание лужаек в надлежащем порядке представляет серьезную проблему, если по ним будут ползать всякие гадкие существа из других измерений.

Кто-то тяжело протопал по лужайке, оставив глубокие вмятины, и скрылся за дверью библиотеки.

— Вот те на, — расстроился Модо.

Волшебники снова задышали.

— Ничего себе, — сказал профессор современного руносложения.

— Опсихеть можно… — согласился главный философ.

— Вот что я называю музыкой Рока, — восхищенно произнес декан.

Он подошел ближе, всем своим видом напоминая скрягу, которого вдруг занесло в золотую шахту.

Свет отражался от черных и серебряных поверхностей, а и тех и других было предостаточно.

— Ничего себе, — как какое-то заклинание повторил профессор современного руносложения.

Чары рассеял казначей.

— По-моему, это мое зеркальце! С его

помощью я выстригаю в носу волосы! — воскликнул он. — Готов поклясться, это оно!

Черное, разумеется, было черным, но серебряное серебром не являлось. Это были зеркала, блестящие жестянки, блестки и проволочки, которые библиотекарь где-то раздобыл и приладил на свое творение.

— …Оно в такой маленькой серебряной рамочке… Почему оно приделано к этой двухколесной тележке? Два колеса, одно за другим? Как нелепо. Она просто упадет, можете мне поверить. А куда запрягать лошадь, позвольте спросить?

Главный философ ласково похлопал его по плечу.

— Казначей, — сказал он. — Совет одного волшебника другому, старина.

— Да? Что?

— Если сию минутуне заткнешься, декан тебя убьет.

На тележке стояли два колеса от телеги, одно за другим. Между ними было установлено седло, а перед седлом — труба с причудливым двойным изгибом, чтобы кто-либо сидящий в седле мог за нее ухватиться.

Конечно, вся конструкция была сделана из всякого мусора, и все же, особенно при мерцающем свете свечей, она обладала каким-то темным органичным качеством, не совсем жизнью, но чем-то динамичным и волнующим, напряженным и сильным, что заставляло декана дрожать. Она излучала нечто предполагающее, что одним только своим существованием и внешним видом она нарушает не менее девяти законов и двадцати трех указаний.

— Он влюбился? — спросил казначей.

— Нужно заставить ее двигаться! — завопил вдруг декан. — Она должна двигаться. Она для этого предназначена.

— Да, но что это такое? — спросил заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

— Это шедевр! — воскликнул декан. — Триумф!

— У-ук?

— Может, ее надо толкать ногами? — прошептал главный философ.

Декан, думая о своем, лишь покачал головой.

— Мы ведь волшебники, верно? — спросил он. — Неужели мы не сможем заставить ее двигаться?

Он обошел конструкцию по кругу. Ветер от его усеянной заклепками кожаной мантии заставил пламя свечей колыхаться, и на стенах заплясали причудливые тени.

Главный философ прикусил губу.

— Я в этом совсем не уверен, — признался он. — Кажется, в ней и так уже хватает магии. Она действительно дышит… или это плод моего воображения?

Главный философ резко развернулся и погрозил пальцем библиотекарю.

— Это ты сделал?

— У-ук.

— Что он сказал?

— Он сказал, что не сделал, а только собрал, — перевел декан, не поворачиваясь.

— У-ук.

— Сейчас я на нее сяду, — сказал декан.

Волшебники почувствовали, как что-то утекает из их душ, а на пустое место приходит неуверенность.

— Послушай, старина, я бы этого делать не стал, — сказал главный философ. — А вдруг она как помчится…

— Плевать, — откликнулся декан, не спуская глаз с тележки.

— Я имею в виду, эта машина, она ж не из этого мира, — пояснил главный философ.

— Я прожил в этом мире больше семидесяти лет, — сказал декан, — и нахожу его крайне скучным.