Роковая неделя
Шрифт:
Обрати внимание, с каким сочувствием смотрят на него товарищи, как ласково стараются утешить:
— Это он только так говорит. Не бойся — это ничего, не горюй, он забудет.
И все это осторожно, чтобы не досталось от воспитателя и не влетело от взбунтовавшейся жертвы.
Всякий раз, учинив «великий скандал», я испытывал наряду с неприятным ощущением светлое чувство. Я был несправедлив к одному, но зато многих научил великой добродетели — солидарности в несчастье. Маленькие
42. Иногда выговаривая ребенку, ты читаешь в его взгляде тысячу бунтовщических мыслей.
«Ты, может, думаешь, я забыл? Я все помню».
Неумело изображая раскаяние, ребенок говорит тебе злыми глазами:
«Я не виноват, что у тебя такая хорошая память».
Я: — Я был терпелив. Ждал, может, исправишься.
Он: «Эка беда. Не надо было ждать».
Я: — Я думал, ты, в конце концов, возьмешься за ум. Я ошибался.
Он: «Умные не ошибаются».
Я: — Раз я прощаю, ты, поди, думаешь, что тебе все можно?
Он: «Вовсе я так не думаю. И когда это только кончится!»
Я: — Нет, с тобой невозможно выдержать.
Он: «Болтай, болтай, ты сегодня зол, как черт, вот и цепляешься…».
Подчас ребенок во время нагоняя проявляет удивительный стоицизм.
— Сколько раз я тебе повторял: не смей прыгать по кровати! — мечу я громы и молнии. — Кровать это тебе не игрушка. Хочешь играть — играй в мячик, решай кроссворды…
— А что это такое — «кроссворды»? — спрашивает он с любопытством.
Вместо ответа я дал ему по рукам…
В другой раз, после бурного разговора, у меня спросили:
— Скажите, пожалуйста, отчего, когда кто-нибудь злится, он делается красный?
В то время когда я напрягал голосовые связки и ум, чтобы обратить его на стезю добродетели, он, видите ли, изучал игру красок у меня на лице! Я поцеловал его — он был очарователен.
43. Дети правильно ненавидят огульные обвинения.
«С вами добром нельзя… Опять вы… Если вы не исправитесь…»
Почему за проступок одного или нескольких должны отвечать все?
Если повод к взбучке дал маленький циник, он останется доволен: вместо полной порции гнева ему досталась лишь часть. Честный же будет слишком потрясен, видя столько невинных жертв своего преступления.
Иногда буря разражается над определенной группой детей: «совсем никудышные мальчишки» — или наоборот: «на редкость испорченные девчонки», чаще же всего: «старшие, вместо того чтобы показать пример… смотрите, как хорошо ведут себя малыши».
Здесь, кроме справедливого гнева невинных, мы вызываем смущение у тех, кого хвалим, которые знают за собой много грехов и помнят, как сами стояли у позорного
Однажды я хотел особо торжественно прореагировать на невыясненную кражу. Я вошел в спальню к мальчикам, когда они уже засыпали, и, стуча в такт о спинку кровати, громко заговорил:
— Опять кража! С этим надо кончать. Жалко времени и труда на то, чтобы растить воров…
Эту же довольно длинную речь я повторил в спальне девочек.
На другой день между мальчиками и девочками шел такой разговор:
— И у вас он орал?
— Ясно, орал.
— Говорил, что всех выгонит?
— Говорил.
— И стучал кулаком по кровати?
— Да еще как, изо всей силы.
— А по чьей он кровати стучал? У нас так по Манюськиной.
Каждый раз, выступая с огульным обвинением, я огорчал наиболее честных, раздражал всех и делал из себя посмешище в глазах критически настроенных: «Ничего, пусть себе немножко позлится — это ему полезно».
44. Разве воспитатель не понимает, что значительная часть наказаний несправедлива?
Драка.
— Он меня первый ударил.
— А он дразнился… Взял и не отдает!
— Я только так, ради шутки (помешал, испачкал)…
— Это он меня толкнул, а не я.
И ты наказал или обоих (почему?), или старшего, который должен уступить младшему (почему?), или того, кто по простой случайности ударил больнее, вреднее для здоровья. Ты наказал, драться нельзя. А жаловаться можно?
Ребенок пролил, сломал.
— Я нечаянно.
Он повторяет тебе твои собственные слова: ты ведь велишь прощать, если ему причинят вред нечаянно.
— Я не знал… Я думал, можно.
Он опоздал, потому что… он это умеет делать, но…
Объяснения правильные, а тебе кажутся уверткой.
Это двойная несправедливость: ты и не веришь, хотя он говорит правду, да еще несправедливо наказываешь.
Иногда условное запрещение случайно становится категорическим, а то и вовсе перестает быть запрещением.
В спальне шуметь нельзя, а говорить вполголоса можно. Если тебе весело, ты и сам посмеешься над невинной проделкой, а если устал, прекратишь обычную для спальни болтовню, хотя бы только резко заметив:
«Довольно болтать… Ни гу — гу… Кто скажет хоть слово…»
В канцелярию детям входить не разрешается, но они входят. Как раз сегодня у тебя месячный отчет, тебе нужен покой. Мальчуган не знал, вошел, и ему влетело. Если бы ты его даже не вывел за ухо, если бы только сказал: «Чего прилез? Вон сейчас же!» — твой гнев — незаслуженное наказание.