Роковая тайна сестер Бронте
Шрифт:
— Так-так, сестричка, — вскинулась на Марию Элизабет, — уже показываем коготки? Где же теперь притаилась твоя хваленая кротость нрава, скажи на милость? Исчезла бесследно, надо полагать? Конечно, особой премудрости не требуется, чтобы оскорблять свою родную сестру и возводить на нее напраслину, причем, я утверждаю это, без всяких оснований.
— Я просто хотела предостеречь тебя от того же, милая Лиззи. Не стоит спешить с умозаключениями, прежде чем не разузнаешь наверняка, как обстоит дело в действительности.
— Но мне представилась еще одна возможность услышать невероятную историю о родословной Кэтрин Моорлэнд — и на сей раз источник информации
— Вот как, Лиззи?! — отозвалась Шарлотта, полунасмешливо полусерьезно поглядев на сестру. — Что же, нынче мы с Марией у тебя не в чести? Значит, нам не дозволяется быть допущенными в круг твоих близких и ты, конечно, теперь нипочем не поделишься с нами заветной тайной?
— Мне показалось, вам она не особенно интересна, — промолвила Элизабет. Но увидев, что сестры тотчас поникли, и лица их как-то резко помрачнели, добавила примиряющим тоном:
— Ну, так и быть… Слушайте!.. Тот день, когда мне суждено было стать поверенной великой тайны Кэтрин Моорлэнд, выдался особенно тоскливым. Во всяком случае, таким он запомнился мне. Я пребывала в своем привычном подавленном состоянии духа. Страшная тоска грызла мое угнетенное сознание; ее неизбывная безысходность давила на меня мертвым грузом… Не могу объяснить, откуда она взялась, но я готова поклясться на Библии, что пережила тогда самые жуткие мгновения своего земного бытия… Меня одолевали неведомые странные предчувствия, и они были поистине ужасными. Моему внутреннему взору предстало едва осязаемое призрачное видение. Я могу поделиться впечатлениями, вызванными во мне теми незабываемыми ощущениями, какие мне довелось испытать тогда, только с вами, сестрицы, по большому секрету… Я отвлекусь ненадолго от истории Кэтрин Моорлэнд — прошу прощения.
…Итак, возвращаюсь к своему странному видению. Я долго силилась постичь его скрытый смысл, но, похоже, так и не смогла этого сделать. Теперь же, оглянувшись назад, я, к своему немалому удивлению, обнаружила, что действительно помню, притом достаточно отчетливо, что чувства, обуздавшие меня в тот момент, — как оказалось, видение продолжалось всего мгновение, хотя я готова была поручиться, что минула целая вечность, — так вот, эти буйные чувства, а также порождаемые ими мрачные мысли, судорожно скользили исключительно вокруг одного предмета — нашего с вами туманного будущего.
Даже не знаю, что на меня нашло тогда, а главное — отчего это случилось, но тотчас по свершении сего таинственного происшествия мне внезапно явилась дерзкая мысль, что сам Господь послал мне условный знак. В самом деле, все было настолько странным, что я не могла подыскать этому иного, более логичного объяснения, и моя первоначальная догадка укреплялась во мне с каждым днем все сильнее, до тех пор, пока не превратилась в непоколебимое убеждение. Определенно, то было знамение свыше, не иначе.
Сказав это, Элизабет внезапно побледнела, глаза ее закатились. Казалось, она была близка к тому, чтобы лишиться сознания. Сестры заботливо взяли ее под руки с двух сторон, чтобы предотвратить падение. Через какое-то время взгляд Элизабет прояснился, а лицо обрело прежнюю живость.
— Что с тобой, Лиззи? — спросила Мария, побледневшая, должно быть, не меньше Элизабет. — Тебе было нехорошо?
— Это просто невероятно! — Элизабет судорожно дышала. — Я снова его увидела!
— Увидела что? —
— Видение! То же самое, что и в тот день! Поразительные вещи случаются на свете! — голос Элизабет звучат возбужденно и сбивчиво. — Словно бы небесные силы затеяли со мною некую коварную игру! Все было точь-в-точь, как тогда, в первый раз! Могу поклясться! Но — увы; я опять не помню подробностей. Прошлое вновь всплыло в памяти — столь отчетливо, реально, что мне стало не по себе. Призрачное видение, вызванное к жизни под наплывом воспоминаний, мгновенно втиснулось в мое сознание и, казалось, навсегда запечатлелось в нем и уже не сможет выбраться на волю, будто бы огражденное со всех сторон непроницаемой огненной каймой. Но — нет! Оно лишь мимоходом, невзначай напомнило о себе и тут же бесследно исчезло — точно легкая, прозрачная струйка дыма взвилась в поднебесье…
И все же, как бы то ни было, из всей этой лихо ускользнувшей вереницы всевозможных символов и намеков моего видения ясно одно: над нашим семейством безраздельно довлеют роковые силы. Нечто вроде своеобразного проклятия, зависшего над нашим добрым родом и неотступно сопровождающего каждого его представителя по жизненному пути. Этот закон или принцип — не знаю, какое из этих понятий здесь больше подходит, — уже начал свое разрушительное действие. Так что все, что остается всем нам, — покорное смирение перед Неизбежностью.
— Ну, полно, полно! Бог с тобой, Лиззи! — вмешалась Шарлотта. — Все, что ты нам сейчас сообщила — о небесном знамении, роковых силах и родовом проклятии, — не более чем твои собственные домыслы. Будет лучше, если ты как можно скорее перестанешь думать о смысле своего злополучного видения и отвлечешься на что-нибудь другое… Что же рассказала тебе Кэтрин Моорлэнд в тот знаменательный день? Мы с Марией просто сгораем от любопытства!
— Ах, да! — воскликнула Элизабет, внезапно очнувшись от своих невеселых мыслей. — Я, кажется, совсем забыла про Кэтрин… А между тем это несправедливо: нужно отдать ей должное, ведь она была единственным существом, вспомнившим обо мне в то ужасное время… Особенно несносным оказался вечер того злосчастного дня. Мария, которая не была в курсе всех моих тайных мучений, похоже, решила провести час досуга в более подходящей компании, чем моя. Она сидела на коленях возле одного из каминов и, насколько я сумела разобрать в игривых бликах огня, ложившихся на все ближайшее окружение, помогала одной из младших воспитанниц выучить стих из Священного писания. Помнится, меня взяла страшная досада на мою сестрицу за то, что она оставила меня наедине с мрачными мыслями, которые одолевали меня с нарастающей силой. Я чувствовала себя всеми покинутой и забытой, а потому — бесконечно несчастной.
И вот я сидела за столом в благословенном одиночестве, пребывая в самом скверном расположении духа, и упивалась жалостью к самой себе, пока не заметила силуэт девичьей фигуры, склонившейся ко мне… Я тотчас узнала угловатые контуры этой фигуры: они могли принадлежать только одной из всех воспитанниц Коуэн-Бриджской школы — Кэтрин Моорлэнд. Так оно и оказалось. Кэтрин мягко обхватила руками мои плечи, осторожно склонила голову к самому моему уху и спросила приглушенным мягким шепотом, с чего это мне вдруг вздумалось проводить драгоценное время досуга в праздном уединении, без всякой видимой пользы, предавшись совершенно никчемному «внутреннему самоуничтожению» — так она изволила окрестить мое бесконечное отчаяние.