Роковая женщина
Шрифт:
— Какой огромный корабль! Глянь-ка, дорогуша. Кажется, он принадлежит этим людям… Как их фамилия? Ну, богатому и влиятельному семейству, которое владеет половиной Лэнгмута, если не половиной всей Англии.
Тут включился в разговор отец:
— Ты о Кредитонах, дорогая? Они действительно хозяева процветающей пароходной компании, только ты преувеличиваешь, когда говоришь, что им принадлежит половина Лэнгмута, хоть он и в самом деле обязан им частью своего богатства.
Кредитоны! Это имя сразу врезалось мне в память.
— Как нельзя им подходит, — сказала мама. — Кредиторы Кредитоны.
Губы отца дернулись, отдавая
Так мы подъехали к Дому Королевы. Кэб подвез нас к высокой краснокирпичной стене с чугунными воротами. Момент был в самом деле волнующим: могла ли я представить, стоя перед воротами и задирая голову на старинную стену, что ждало меня по другую ее сторону? Когда ворота открылись и мы вошли внутрь, мной овладело чувство, будто я попала в другую эпоху. Отгородившись от викторианского Лэнгмута, добившегося процветания усердиями трудолюбивых Кредитонов, я шагнула на триста лет назад.
К реке сбегал сад. Он был ухожен, хоть и без диковин, к тому же не слишком большой — я бы сказала, не больше трех четвертей акра. Неровная брусчатая дорожка разграничивала две лужайки, занятые кустами, которые, наверное, расцветали весной и летом, но в то время года были украшены только блестевшей каплями влаги густой паутиной. Виднелись заросли звездоподобных розово-лиловых маргариток, красных и золотых хризантем. Свежий дух сырой земли, зелени и травы и тонкие запахи цветов разительно отличались от густых, дурманящих ароматов, которыми насыщен парной воздух Индии.
Тропа вела к дому в три этажа, который был больше в ширину, чем в высоту, и сложен из того же красного кирпича, что и ограда. Рядом с кованой дверью висел тяжелый чугунный колокол. Окна были забраны в решетки, и, помнится, мною овладело ощущение смутной тревоги, скорей всего объяснявшееся тем, что мне предстояло остаться здесь на попечении тети Шарлотты, тогда как мои родители возвращались к веселой и яркой жизни. Я не замечала дурных предзнаменований, просто не верила в них.
Даже мама была немного подавлена по такому случаю. Впрочем, тетя Шарлотта способна усмирить кого угодно.
Отцу, вовсе не бывшему солдафоном, каким он притворялся, должно быть, передались мои опасения, и он понял: я была слишком мала, чтобы быть отданной на милость школы, тети Шарлотты и Дома Королевы. Но в такой участи не было ничего неожиданного. Она выпадала на долю всех моих сверстников. В ней, сказал он, прощаясь, заключался полезный опыт, так как она учила полагаться на себя, смотреть в лицо жизни, крепко стоять на ногах. У него имелся запас банальностей на такие случаи. Он попытался заранее дать понять, что меня ожидало.
— Дом считается очень интересным, — сообщил он. — Тетя Шарлотта тоже покажется тебе занятной. Она ведет собственное дело, и притом с умом. Покупает и продает ценную антикварную мебель. Она тебе сама расскажет. Для того и купила этот старинный дом. В нем она держит мебель, которую покупает. Люди приходят смотреть прямо сюда. В магазине бы не поместилось. Разумеется, дело у нее необычное, и тетя Шарлотта по-своему права. Это совсем не то же самое, что торговать за прилавком маслом или сахаром.
Подобного рода социальные различия были для меня мудреными; впрочем,
Он дернул шнур — старый колокол зазвенел. После нескольких минут ожидания дверь открыла запыхавшаяся Элен и, наскоро присев, пригласила нас в дом.
Мы шагнули в сумеречный холл. Со всех сторон громоздились и нависали причудливые предметы — все было не столько обставлено, сколько заставлено, если не сказать загромождено. Громко били сразу несколько высоких напольных часов, среди них пара украшенных золоченой бронзой — их ход был хорошо слышен в тишине дома. С этой минуты тиканье часов у меня навсегда связано с Домом Королевы. Я заметила пару китайских шкафов, стулья, несколько столиков, книжный шкаф и конторку. Их просто поставили здесь без претензии на расстановку.
Элен куда-то убежала, а вместо нее навстречу нам вышла какая-то женщина. Сначала я решила, что она и есть тетя Шарлотта, но после догадалась, что аккуратный белый чепец и черное бомбазиновое платье свидетельствовали о том, что она была экономкой.
— Миссис Мортон, — узнал ее отец. — А вот и мы с дочерью.
— Мадам в гостиной, — сказала миссис Мортон непроницаемым тоном. — Я доложу, что вы приехали.
— Прошу вас, — так же чопорно ответил отец.
— Ну, разве здесь не замечательно! — шепотом восторгалась тоже обескураженная мама. Мне сразу передалось ее чувство. — Все эти ценные, нет, бесценные вещи!.. Глянь хоть на этот секретер. Могу биться об заклад, он принадлежал самому берберскому царю!
— Бет, — с мягким укором выговорил отец.
— Или на лапы на подлокотниках кресла. Я уверена, они что-то значат. Только подумать, дорогуша, ты сможешь все это открыть. Как бы я хотела побольше знать о красивых вещах.
Вернулась миссис Мортон, сложив руки на животе.
— Мадам просит вас к себе в гостиную.
Мы поднялись по лестнице, увешанной гобеленами и несколькими картинами, которая вела в комнату, еще больше загроможденную мебелью. Из нее был выход в другую комнату, а за ней располагалась гостиная тети Шарлотты.
Вот показалась и она сама — высокая, худая, выглядевшая, как я сразу заметила, в точности как мой отец, только переодетый в женское платье; гладко зачесанные назад русые волосы с проседью, сходясь в тугой узел на затылке, открывали волевое лицо. На ней был твидовый костюм, а под ним — зеленовато-бурая, в тон глаз, блуза. После, уже присмотревшись, я увидела, что все было наоборот: глаза заимствовали тон одежды, а так как она предпочитала темно-зеленое, то и глаза казались того же цвета. Женщина она была необыкновенная. Могла бы жить на скромные проценты с капитала где-нибудь в захолустье, чинно-благородно ходить в гости к подругам, может, даже завести собственный выезд, заниматься благотворительностью и устройством церковных базаров и умеренно принимать у себя. Так нет же! Она была одержима красивой мебелью и фарфором. Как мой отец отклонился от назначенной ему стези, когда женился на матери, так поступила и она, сделавшись деловой женщиной, вовсе диковинным явлением для викторианского века: женщиной, занимавшейся покупкой и продажей товара и знавшей о нем столько, что могла соперничать с самими мужчинами. Позже мне приходилось видеть, как светлело ее суровое лицо при виде какого-нибудь раритета; не раз слышала, как она со страстью расписывала завитушки на шератоновском шкафчике.