Роковая женщина
Шрифт:
— Иди к себе. Я пришлю с Элен горячего молока.
Причем здесь было горячее молоко? Или думала меня этим утешить?
— Уверена, — докончила она, — твой отец тебе напишет. Он обо всем позаботится.
В тот момент я ее ненавидела, хоть и была неправа: она сообщила мне новость единственным способом, на который была способна. Горячее молоко и уверение, что отец меня не оставит, были в ее устах равнозначны соболезнованию по поводу моей невосполнимой потери.
2
Отец действительно написал. Мы делили общее горе, сообщал он. Что толку распространяться
Я чувствовала себя словно опутанной паутиной, будто сам дом смеялся надо мной. «Теперь ты наша! — как бы говорил он. — Не воображай, что ты избавишься от нас из-за того, что твоя тетя Шарлотта загромоздила дом чужими призраками». Вот глупые фантазии! Счастье, что я держала их при себе. Элен и миссис Баккл сочувствовали мне, считая странным ребенком, даже миссис Мортон по-своему жалела. Однажды я услышала ее слова, адресованные мисс Беринджер, о том, что люди не должны заводить детей, если не способны заботиться о них. Это противно природе, когда родители уезжают на край света, оставив детей на другом краю на руках тех, кто ничего в них не понимает и больше ценит кусок дерева, к тому ж зараженный жучком! Что до меня самой, то приходилось мириться с тем, что я больше не увижу маму. То и дело мне вспоминалась ее сбивчивая речь. Я идеализировала ее красоту, видела ее то в фигурах с греческой вазы, то в резьбе на высоком комоде, то в позолоченной красавице, поддерживавшей старинное зеркало. Никогда мне не забыть ее: с ней умерла и моя надежда на чудесную жизнь, которую она обещала; теперь я была уверена, что гадкому утенку не суждено было обратиться в лебедя. Иногда, заглядывая в старинные зеркала — металлические или из крапчатого стекла, — я вдруг видела ее лицо вместо собственного болезненно-бледного в обрамлении таких же, как были у нее, густых темных волос. Глубоко посаженные темные глаза тоже напоминали ее глаза — но этим и заканчивалось сходство: слишком худым, с остро выдававшимся носом, было мое лицо. Как вышло, что два человека, такие схожие в своей основе, могли так разно выглядеть? Мне недоставало ее живости, веселья, а, когда она была жива, я воображала, что вырасту такой же. После ее смерти я не представляла себя ею.
— Ты ее так давно не видела, — пробовала утешить меня Элен, не довольствуясь одним горячим молоком.
— Дети быстро забывают, — слышала я ее слова, обращенные к миссис Баккл.
«Никогда и ни за что, — горячо подумала я. — Всегда буду помнить». Все старались быть добрыми, даже тетя Шарлотта. Она предложила мне наибольшее утешение, на какое была способна:
— Я должна посмотреть одну вещь. Возьму с собой и тебя. Это в Замке Кредитон.
— Они что-то продают? — выдавила я.
— Иначе зачем нам туда идти? — спросила тетя Шарлотта.
В первый раз после смерти матери я забыла
На мое счастье, я уже умела скрывать свои чувства, и тетя Шарлотта не представляла, что творилось у меня на душе, когда въехали под каменные своды ворот и над нашими головами открылись конусы башен.
— Подделка! — охладила мои восторги тетя Шарлотта. Обиднее слова она не знала.
Когда я вошла в дом, мне хотелось смеяться от восторга. Обстановку Замка Кредитон следовало бы перенести в Дом Королевы. Кредитоны старательно воспроизвели тюдоровский интерьер, и не без успеха. В просторном холле стоял длинный трапезный стол с большой оловянной чашей. По стенам было развешано оружие, а у подножия лестницы стояли обязательные доспехи. Но тетю Шарлотту интересовала только мебель.
— Этот стол им поставила я, — не без гордости сообщила она. — Из одного кентского замка.
— Он очень хорошо здесь смотрится, — похвалила я.
Тетя Шарлотта ничего не ответила. Вернулся слуга, сказав, что леди Кредитон примет мисс Брет. Он вопросительно глянул на меня, и тетя Шарлотта быстро сказала:
— Можешь подождать меня здесь.
Так я осталась дожидаться в холле, разглядывая толстые каменные стены, частично закрытые коврами самого мастера Гобелена в изумительных серо-голубых тонах. Я поднялась по лестнице рассмотреть один из них, на котором изображались подвиги Геракла. Я внимательно изучала полотно, когда раздался голос из-за спины:
— Нравится?
Я обернулась, увидела близко от себя мужчину и вздрогнула от неожиданности. Он был такой высокий, что мне трудно было представить, какой ему казалась я. Мои щеки зарозовели, но я ответила возможно холоднее:
— Очень. Это подлинный Гобелен?
Он повел плечами, и я отметила, как блеснули его глаза и загнулись кверху уголки губ. Его нельзя было назвать красавцем, но, принимая во внимание светлые волосы, еще больше выбеленные на висках солнцем, и узкие голубые глаза, прищуренные, словно от яркого света, лицо было не из тех, которые легко забываются.
— Я мог бы поинтересоваться, что вы тут делаете, — продолжал он, — но не буду… если не скажете сами.
— Я жду мою тетю, мисс Брет. Она пришла смотреть какую-то мебель. Мы из Дома Королевы, — ответила я.
— Ах, вот откуда!
Мне почудилась насмешка в его тоне, и я кинулась защищаться:
— Это замечательный дом! Однажды в нем ночевала сама королева Елизавета.
— Странная была у этой дамы привычка: спать в чужих жилищах!
— Да, в нашем спала, а другие…
— …Похвастаться не могут? Согласен, наш дом — имитация норманнского замка. Однако надежен и крепок — выстоит на любых ветрах. Дом построен на скале.
— Наш это уже доказал. Впрочем, мне здесь ужасно интересно.
— Счастлив слышать.
— Вы здесь живете?
— Когда бываю на берегу. В основном нет.
— О, значит вы моряк.
— Вы проницательны.
— Только не с людьми. Впрочем, меня больше интересуют вещи.
— Например, гобелены?