Роковая женщина

Холт Виктория

— Все на местах и при деле? — спросил его капитан.

— Так точно, сэр. Шторм надвигается, сэр.

— Задраить люки! — с серьезным видом скомандовал капитан.

— Слушаюсь, сэр.

Я внимательно наблюдала за ними. С той же легкостью, что и женщин, капитан очаровал ребенка. Такой он человек.

21 июня.Сегодня утром Моник кашляла кровью. Это до того ее напугало, что с ней случился сильнейший за последнее время приступ астмы. Мне кажется, накануне у них была сцена с капитаном. Он занимает соседнюю с ней комнату в башне, и, поскольку это недалеко от меня, а Моник никогда не умела управлять своим голосом, я невольно слышу, когда он поднимается от гнева и возмущения. Явившийся по вызову доктор

Элджин был мрачен, предсказал, что к зиме ее состояние ухудшится. Она не создана для английской зимы. Он убежден, что ей лучше уехать, пока не кончится осень. После осмотра обеих больных он имел долгий разговор с леди Кредитон.

25 июня.В наш дом пришла смерть. Прошлой ночью около четырех меня подняла Джейн Гудвин, потребовав немедля идти к ее хозяйке. Я накинула на себя только шлепанцы и халат, но ко времени, когда добралась до Валерии Стреттон, та уже была мертва. Ужас охватил меня. Разумеется, я знала, что ее состояние внушало опасения, но, когда сталкиваешься со смертью в лицо и осознаешь, что больше никогда не увидишь этого человека, трудно сохранить равновесие. Понимаю, пора бы мне к этому приучиться — и в какой-то мере я в самом деле привыкла. Но еще ни разу я не была так потрясена смертью своей больной. История этой женщины захватила меня, я начала ее понимать. Мне кажется, у нее что-то было на уме. Я хотела разгадать, что это было, чтобы лучше понять ее состояние. Взять хотя бы тот случай, когда у нее был первый приступ: я догадалась по грязным ботикам, что она куда-то отлучалась. Подозревала, что в ее жизни была какая-то драма, которая не закончилась и поныне, и хотела ее разгадать. И вот она мертва.

27 июня.Дом в трауре — невеселое зрелище. Эдит передает, что леди Кредитон тоже находит его «неудобным». Спустя столько лет ее соперница мертва. Хотела бы я знать, что она в самом деле чувствует. Какие страсти бушевали в этих стенах. Капитан опечален. Ведь она была его матерью. Моник встревожена. Боится собственной смерти. Эдвард озадачен.

— Где моя бабушка? — то и дело интересуется он. — Куда ушла?

Я отвечаю, что на небо.

— На большом корабле? — уточняет он.

Я адресую его к отцу; он кивает с серьезным видом, уверенный, что папа наверняка знает все. Интересно, что ему объяснил капитан. Он имеет подход к детям… и женщинам.

Смерти отдана западная башня. Леди Кредитон не желает, чтобы похоронная атмосфера проникла в остальной Замок. В комнате Валерии опущены шторы, на подмостках поставлен гроб. Я зашла взглянуть на нее в последний раз. Она лежит в белом капоре с оборками: лицо с прикрытыми седыми волосами кажется таким молодым, будто смерть нарочно взяла роль прачки и прогладила морщины. Я невольно вспомнила, как много лет назад она вошла в Замок, влюбила в себя сэра Эдварда и влюбилась сама… И вот позади все бурные страсти, его давно нет на свете, а теперь ушла и она. Но продолжает жить их чувство, потому что остался капитан, живая мужественность которого словно бросает вызов смерти. Еще имеется юный Эдвард, и будут его дети, и дети его детей — их любовь оставит свой след в будущих поколениях. Я очень удручена тем, что не смогла разгадать, что так напугало бедную женщину и, вполне вероятно, поторопило ее смерть. Снова и снова возвращаюсь в затененную комнату и вглядываюсь в ее лицо. Бедная Валерия, что у нее была за тайна, с кем ходила на встречу? Вот что не давало мне покоя. Мучительная тайна того, с кем она встречалась, кто написал ей письмо. Хотела бы я найти этого человека. Так бы прямо ему и сказала: «Это вы ускорили ее смерть».

28 июня.Вчера на закате я снова пошла в обитель смерти, но едва дотронулась до дверной ручки, как услышала странный звук изнутри. Дрожь пробежала по моей спине. Вообще-то я не суеверна, и профессия приучила меня к мертвецам. Я видела, как умирают, помогала укладывать в гроб. Но, стоя за этой дверью и чувствуя неладное, я не решалась войти. В голове мелькали

нелепости. Мне чудилось, что она открывает глаза и требует, насквозь пронзая меня взглядом: «Оставь в покое меня и мои тайны. Кто ты такая, чтобы соваться куда не просят?» Я вся задрожала. Но минутный бред миновал, и я снова явственно услышала тот же звук. Это были сдавленные рыдания живого человека. Резко распахнув дверь, я заглянула. В сумерках смутно виднелся гроб и чья-то фигура рядом с ним. На миг мне почудилось, что это вышла из гроба Валерия. Но только на миг. Здравый смысл вернулся ко мне, и я разглядела Моник. Она тихо плакала.

— Миссис Стреттон, что вы здесь делаете? — строго окликнула ее я.

— Пришла проститься до того как…

— Вам здесь не место. — Опять овладев собой, я заговорила зычным, деятельным голосом — в равной мере для ее и своего блага. Как я могла так оплошать, поддаться химерическим фантазиям!

— О, все это ужасно… ужасно… — рыдала она.

Приблизившись, я крепко стиснула ее руку.

— Пойдемте обратно в вашу комнату. Что заставило вас сюда прийти? Если будете так нелепо себя вести, вам станет плохо.

— Следующая очередь моя, — тихо прошептала она.

— Глупости!

— Нет, сестра, это не глупости. Сами знаете, как я больна.

— Вас можно вылечить.

— Правда, сестра? Вы в самом деле так думаете?

— Да, при надлежащем лечении.

— О сестра, вечно вы меня смешите.

— Здесь не место для смеха. Пойдемте-ка к вам. Дам вам теплого молока с коньяком. Вам станет легче.

Она позволила мне увести себя из этой комнаты. Признаюсь, мне самой хотелось поскорее уйти. Странно, но я не могла избавиться от ощущения, будто за нами здесь наблюдали, читали наши сокровенные мысли. То же чувствовала и она, потому что, едва за нами закрылась дверь, сказала:

— Мне было так страшно, но я не могла не пойти.

— Я вас понимаю, — сказала я. — Пойдемте.

Я провела Моник в ее комнату, где она сразу закашлялась. Боже! Опять это красноречивое пятно! Надо будет сказать доктору Элджину. Ей я ничего не сказала, только попеняла, укладывая в постель:

— Ноги словно ледышки. Сейчас принесу бутылку горячей воды. Но сперва молоко с коньяком. Не надо было туда ходить.

Она тихо всхлипывала, и эта умиротворенность тревожила меня больше бурных вспышек.

— Лучше бы я лежала в том гробу.

— Когда подойдет ваш час, у вас будет свой гроб, как у всех.

Она улыбнулась сквозь слезы.

— О сестра, вы меня так успокаиваете.

— Коньяк еще больше успокоит, сами убедитесь.

— Иногда вы такая строгая, а иногда словно другая.

— Не зря же говорят про две стороны медали. Давайте-ка покажем вашу разумную сторону.

Она опять рассмеялась, но вскоре снова залилась слезами.

— Никому я не нужна, сестра. Они были бы только рады… все до единого.

— Не хочу слушать подобные глупости.

— Это не глупости. Уверяю вас, они были бы рады, если бы я лежала в гробу. Первым бы радовался он.

— Выпейте-ка молочка, — сюсюкала я. — Сейчас принесу бутылочку. Лучше подумаем о мягкой пуховой перинке. Можете поверить, там уютнее, чем в гробу.

Она опять улыбнулась сквозь слезы.

30 июня.День похорон. В доме царит уныние. На половине прислуги судачат о любовной связи умершей и легендарного сэра Эдварда. Наверняка кто-то из тех, кто постарше, помнит. Интересно, остались ли такие в доме? Вот бы вызвать на откровенность. Джейн Гудвин убита горем. Что она будет теперь делать? Надеюсь, ее оставят в Замке, велят Бейнсу найти для нее какое-нибудь занятие. Бедная Джейн, столько лет провести с Валерией Стреттон! Наверняка Валерия откровенничала с ней. Она должна что-то знать. Ближайшим родственником покойной был капитан. Моник была слишком нездорова, чтобы участвовать в похоронах, маленький Эдвард тоже не ходил. Рекс присутствовал. Они с капитаном очень привязаны друг к другу. Печально звонят погребальные колокола. Джейн слегла от горя, заплаканная Моник повторяет, что в гробу должна лежать она: кое-кто этого хочет.