Роковая женщина
Шрифт:
Нет, я не должна никогда забывать, что он женат. Больше никогда не поставлю себя в такое положение!
Разлитая в вечернем воздухе истома, темное, загадочное небо, тусклые очертания проплывавшей вблизи суши — чем не фон для любовной драмы? Он по натуре романтик. Если не ошибаюсь, кажется; о Георге Четвертом говорили: он слишком любит всех женщин, чтобы быть привязанным к какой-то одной. Я напомнила себе, что то же самое можно было сказать о Реде Стреттоне. Разве я не видела, как от его сладких речей зарумянились щеки даже у мисс Рандл?
Я должна быть стойкой и трезвой. Кто
Я вздрогнула от этих мыслей.
— Озябли? — спросил он.
— Нет. Разве может быть холодно в такую ночь? Однако уже поздно. Мне пора в каюту.
Он проводил меня. Я первой спустилась по узким сходням, задержавшись у двери в каюту.
— Доброй ночи, — сказал он. Его глаза ярко и горячо светились. Как он был похож на самого себя — каким запомнился мне в тот волшебный вечер в Доме Королевы!
Попрощавшись, он поцеловал мне руку.
В этот момент открылась и тотчас захлопнулась дверь. Мисс Рандл! Неужели слышала наши голоса, видела нас?
«Ну, разве не безумство, — спрашивала я себя. — Совсем потеряла рассудок, как все влюбленные». Наконец я это признала.
13
Проведя полдня в жарком и ветреном Адене, мы оставили этот неприветливый вулканический берег и снова вышли в море.
Время от времени я встречала капитана, всякий раз он непременно задерживался поговорить. Окружающие начали замечать. Я не сомневалась, что мисс Рандл разнесла новость о том, как видела его поздним вечером у двери моей каюты целующим мне руку. Я чувствовала в ней особый интерес к моей персоне, ловила холодный оценивающий взгляд размытых кроличьих глаз из-под позолоченного пенсне.
Мы с миссис Блейки воспользовались советом Шантели и теперь по очереди занимались с мальчиками, что дало нам больше досуга. У всех было такое чувство, будто мы хорошо знаем друг друга. Общими любимцами сделались Гленнинги: они всегда готовы были оказать дружескую услугу. Их семейной страстью были шахматы, и каждый день, отыскав на палубе тенистый уголок, они усаживались в глубоком раздумье за доску. Иногда к ним присоединялся Рекс, и Гарет Гленнинг одновременно играл против него и жены и, кажется, побивал обоих. Рекс держался с ними весьма дружески, как и Шантель. Эта четверка часто бывала вместе.
Мисс Рандл, наоборот, невзлюбили. Ее острый нос, к тому ж синий на кончике, несмотря на тропическую жару, все время вынюхивал неладное, а блестящие глазки были всегда начеку, выглядывая, не случилось ли чего необычного. Рекса и Шантель она выслеживала с тем же пылом — и теми же надеждами на успех, — с каким наблюдала за мной и капитаном. Миссис Гринелл была совсем другая: трудно было поверить, что они сестры. Она не переставая говорила о внуках, в гости к которым направлялась, и успела всем изрядно надоесть многократно повторенными историями. Ее супруг был тихий человек, молча кивавший ее рассказам в доказательство, что все проделки их внучат действительно имели место, и пристально смотревший на слушателей, словно ища подтверждения и восхищения их умом и смекалкой. Миссис
Единственной пассажиркой, не вызывавшей критики мисс Рандл, была, по всей видимости, миссис Блейки, совершенно безответная, всегда готовая услужить не только своей сестре, столь великодушно предложившей ей кров в Австралии, но и всем, кто находился на борту.
Вечерами мы иногда играли в вист, а мужчины — Гленнинг, Рекс и старший помощник — в покер.
Так лениво текли наши дни. Наконец подошло время маскарада. Темой были выбраны Арабские ночи. Редверс сказал мне, что маскарады были кульминацией каждого плавания.
— Мы стремимся доставить удовольствие нашим пассажирам, — пояснил он, — и потому пытаемся скрасить монотонность долгого морского перехода до следующего порта. Они отвлекаются и днями напролет обдумывают костюмы, а после бала еще какое-то время обсуждают все его перипетии. Это наша прямая обязанность, чтобы на судне не было недовольных.
Лично для меня кульминациями путешествия были короткие минуты наших с Редом случайных встреч, когда мы могли переброситься несколькими словами. Мне хотелось думать, что он не меньше меня стремился продлить эти минуты, что и для него они что-то значили.
За время путешествия здоровье Моник, несомненно, улучшилось. Шантель приписывала это действию на нее погоды и капитана, хотя первое было определенно теплее второго.
— Знаешь ли, — поделилась она однажды со мной, — порой мне кажется, он ее не переносит.
— Не может быть, — сказала я, отворачиваясь.
— Несчастнее брака не бывает. Иногда она проговаривается в полусне, под действием наркотика. Время от времени я даю ей снотворное. Предписание врача. На днях, например, разговорилась: «Все равно он попал в мою сеть. Пускай себе побарахтается — все равно ему не вырваться, пока я жива».
Я содрогнулась.
— Что, шокирует? Бедная моя скромница Анна. Но ведь и ты небезупречна — во всяком случае, на взгляд мисс Рандл. Она шепчется о тебе не меньше, чем обо мне.
— Эта женщина склонна видеть то, чего нет.
— Согласна. Но с такой же ясностью, с какой она видит то, что есть. По-моему, Анна, нам с тобой надо быть начеку с мадам Рандл.
— Шантель, — спросила я, — а что думает Рекс об… Австралии?
— О, он считает ее страной больших возможностей. Тамошнее отделение цветет, как благородный лавр, и, естественно, это процветание станет еще заметнее с его прибытием на место.
— Я хотела спросить о… расставании с судном.
Окинув меня невозмутимым взглядом больших глаз с прозеленью, она сказала:
— То есть как он распрощается с «Невозмутимой леди»?
— Нет, как он распрощается с тобой?
Она улыбнулась.
— Подозреваю, немного взгрустнет.
— А ты?
— Возможно, и я.
— Тебе словно безразлично.
— Мы ведь с самого начала знали, что он сходит в Сиднее. Чего ради нам делать вид, будто это большая неожиданность?