Роковая женщина
Шрифт:
Приходил островной врач. Он был совсем дряхл и ждал приезда замены, чтобы окончательно уйти на покой. После разговора с ним Шантель поделилась со мной, что он безнадежно отстал. Впрочем, чему тут удивляться? Последние тридцать лет он безвыездно просидел на острове.
На третий день после отбытия корабля Моник прислала Эдварда с поручением привести меня к ней. С первого взгляда на нее я поняла, что она в агрессивном настроении.
Она по-хитрому зашла издалека:
— Вам, верно, одиноко, мисс Брет?
—
— Совсем не скучаете по судну? — Я не отвечала. — Странно, однако, — не отставала она. — У вас было целых два поклонника. Включая Дика Каллума. А вовсе не кажетесь какой-нибудь femme fatale… Я бы сказала, сестра Ломан больше подходит для этой роли, так ведь ей не достался мистер Кредитон, верно?
— Вы хотели узнать об успехах Эдварда? — спросила я.
Это вызвало у нее приступ смеха.
— Об успехах Эдварда! Он тоже отвергает меня. Нет, вам мало одного капитана. Хотите все. Не оставляете мне даже Эдварда.
Эдвард весь сжался, и я сказала:
— Эдвард, думаю, нам пора заняться географией.
Эдвард тотчас вскочил, не меньше меня томясь желанием поскорее уйти. Но Моник завизжала на нас обоих. Жуткое зрелище! Она разом изменилась: глаза сделались бешеными, лицо побагровело, волосы выбились из-под обруча, с языка срывался поток бранных слов — по счастью, несвязных. Мне бы не хотелось, чтобы до Эдварда дошел смысл ее обвинений в мой адрес.
Вбежала Шантель. Она подала мне знак, и мы поспешно удалились.
Снова я повторяла себе: мне не следовало оставаться. Невозможная ситуация. Я должна уйти еще до возвращения судна. Но как?
Я представила, как все будет, когда вернется корабль. Как я смогу отплыть на нем вместе с Редверсом, оставив ее здесь? Шантель высказывалась со всей определенностью, что не останется на острове. Как только вернется корабль, она возвращается. И я должна следовать за ней, прибавила она.
Но как я могла? И куда? Могла ли я вернуться в Англию вместе с Редверсом? Я твердо знала, что это было бы безумие.
Я вымыла руки, переоделась. Пришел доктор. За ним посылала Шантель. На этот раз приступ был тяжелее обычного.
Только я распустила и принялась расчесывать волосы, как дверь моей комнаты тихо отворилась. Я увидела в зеркале, что в проеме стоит Щука. Вид у нее был кровожадный, я даже испугалась, что она надумала причинить мне какой-либо вред. Как она меня ненавидела!
— Мисси Моник очень больна, — медленно выговорила она.
Я кивнула. Мы смотрели друг на друга: она — стоя в двери с поникшими вдоль грузного тела руками; я — простоволосая, с гребнем в руках. Вдруг она тихо сказала:
— Если она умрет… это вы ее убили!
— Чепуха, — резко ответила я.
Она только повела плечами и собралась уходить.
— Послушайте, — остановила ее я, — я не позволю вам
Как ни странно, мой твердый и решительный тон усмирил ее: она опустила глаза и отступила.
— Пожалуйста, уходите и больше не являйтесь без приглашения в мою комнату, — вдогонку ей бросила я.
Она закрыла дверь, из коридора донеслось знакомое шарканье тростниковых плетенок.
Я глянула на себя в зеркало. Щеки порозовели, глаза пылали от гнева. У меня был такой вид, будто готова ринуться в бой. Я снова посмотрела на себя. После ее ухода выражение лица сразу переменилось. В глазах читался страх. Однажды меня уже обвиняли в убийстве. Странно, что такое случилось со мной во второй раз. Будто страшный, то и дело повторяющийся сон.
Комната и вправду была в причудливых тенях — но еще гуще они были в других местах этого дома.
«Два месяца, — подумала я. — Увы, они складываются из долгих дней и ночей». Все вокруг меня навевало ощущение обреченности.
Мне было страшно.
Обедала я вдвоем с мадам. Шантель не захотела оставлять Моник, велев, чтобы ей послали что-нибудь перекусить на подносе.
Мадам была внешне спокойна.
— Не стоило готовить на двоих. Так что обойдемся холодными закусками.
«Холодные закуски» представляли из себя остатки вчерашней рыбы, нашего непременного кушанья. Ее ловили местные рыбаки. Это было самой дешевой пищей — рыба и фрукты, некоторые из которых произрастали прямо в саду.
Еда меня не беспокоила: я не страдала избытком аппетита.
Единственное, что не переводилось на ее столе, — это вино. Должно быть, в подвале имелся большой запас.
Канделябр, восхитивший меня в первый вечер, и сейчас служил главным украшением стола, только свечи на нем не горели. Достаточно керосиновой лампы, определила мадам. Я тотчас вспомнила, что свечи на острове были дороги: понемногу и я начинала считать цену всякой вещи. В этом доме без этого было нельзя.
Пытаясь отвлечься от навязчивых мыслей, я внимательно изучала мадам де Лауде. Сдержанная, степенная. Единственной ее причудой была страсть к экономии, доходящая порой до абсурда. Бедность, несомненно, была одним из призраков, что витали над этим домом.
— Вы очень спокойны, мисс Брет, — улыбнулась она мне через стол. — Мне это по душе.
— Рада, что произвожу на вас такое впечатление, — ответила я. Обладай она даром читать мои мысли, она бы скоро переменила свое мнение.
— Боюсь, моя дочь очень больна. В какой-то мере она сама навлекает на себя эти приступы.
— К сожалению, это так.
— Поэтому ей нужна постоянная сестра-сиделка.
— Едва ли можно найти сестру лучше той, что сейчас при ней, — ответила я.