Роковое наследство
Шрифт:
Итак, как видишь, намерения у меня были наилучшие. И кажется, я не сделал тогда ничего плохого. Разве что, вопреки твоему запрету, возобновил знакомство с Симилором – с благой целью, разумеется, а вовсе не для того, чтобы ввязываться в разные истории, интересуясь, «Будет ли завтра день?». Впрочем, я не хочу ничего скрывать от тебя: мне поручили вкрасться в доверие к моему старому приятелю и выведать у него всю подноготную Черных Мантий.
– Так,
– Вот еще, скажешь тоже! – воскликнул Эшалот. – Власти тут ни при чем. Ты обратила внимание на соседа, что снимает комнату для прислуги в конце коридора – ту самую, окна которой выходят на Грушевую улицу и кладбище?
– Ну да, бледный такой и бороду бреет. Шевалье Мора, кажется?
– Вот-вот! Это мой патрон.
– И чем же занимается этот патрон?
– Я не могу тебе сказать.
– Черт побери! Ничего себе исповедь у тебя получается! – вспылила укротительница.
– Слушай, Леокадия, ну чего ты все вскипаешь, как молочный суп?! Не могу сказать, потому что сам не знаю.
– А что за работу он тебе поручил, ты можешь мне открыть?
– Могу. И скажу тебе все без утайки. В Париже сейчас разыгрывается драма, главные действующие лица которой живут здесь, в особняке Гейо, на нашей лестничной площадке. Я знаю это абсолютно точно, знаю наверняка. По поручению шевалье Мора я кое-где бывал и кое к чему присматривался – и все ради его любви.
– Любви? – переспросила госпожа Канада, окончательно сбитая с толку.
– И благополучия, – продолжал Эшалот. – Ведь он в одиночку сражается со всей этой мразью.
– Как? – вскричала укротительница. – Значит, шевалье Мора противостоит «Охотникам за Сокровищами»?
– Леокадия, – проникновенно произнес Эшалот, – ты осудила меня слишком поспешно. Да я сквозь землю провалился бы со стыда, я бы умер прямо перед тобой от невыносимой душевной боли, если бы не надеялся в конце концов вернуть твое расположение. Потому только я и рискнул все тебе объяснить.
Что мне известно о шевалье Мора? Да почти ничего. Кто он и чем занимался прежде – никто не знает. Живет, как девица какая-нибудь, – не пьет, не курит, табаку не нюхает. Молчалив, говорит с чуть заметным овернским акцентом, что и понятно, – он родом из Италии. Роскоши, судя по всему, не любит, нерасточителен, но платит хорошо. Одна у него слабость: неравнодушен к своей соседке, молоденькой вышивальщице, но, клянусь, ухаживает за ней с самыми серьезными намерениями. Им очень удобно строить друг другу глазки, улыбаться и кивать: господин Мора живет в эркере, и окно Ирен как раз напротив одного из его окон.
– Не нравится он мне, – проговорила укротительница в задумчивости.
– У каждого свой вкус! – пожал плечами Эшалот. – А по-моему, он мужчина красивый, женщины на таких заглядываются.
– Может быть, – отозвалась бывшая мамаша Лео, – да больно уж лицо у бедняжки Ирен печальное. С чего бы это?
– Что ж тут удивительного, – ответил Эшалот. – Она безумно влюблена в моего патрона, а пожениться они почему-то никак не могут.
– Постой, ты ведь
Рассказ мужа вызывал у госпожи Канады все больший интерес.
– Ну да, это красавец Ренье, художник с Западной улицы, – объяснил Эшалот. – По правде сказать, я не встречал человека легкомысленнее его. Но что мы с тобой все ходим вокруг да около, пора наконец и до сути добраться.
Итак, я жил в мансарде, как раз над нашей теперешней компанией. И вот однажды сталкиваюсь я на лестнице с шевалье Мора. Я раньше никогда его не видел и просто остолбенел от изумления. Почему? Сейчас объясню. Как-то паз я приподнял полотно, закрывавшее одну картину в мастерской господина Ренье. Странная это была картина, ну да ладно, не в этом дело... Так вот, там был нарисован шевалье Мора собственной персоной. Я его сразу узнал, даже вскрикнул. Господин Мора спросил, что со мной, а я честно признался, что видел его лицо на картине господина Ренье.
– Да что вы? – удивился он. – Вы знакомы с молодым художником?
– Когда он писал большую картину для графини де Клар, то Диомеда рисовал с нас – с меня и моего друга Симилора, – ответил я.
– Да вы и графиню де Клар знаете? – снова спросил он.
Я молча кивнул.
– Вы кажетесь мне неглупым, да и многословием не отличаетесь. А мне как раз нужен человек, на которого я мог бы положиться в одном весьма деликатном деле. Если вас не смущает возможность получать неплохое жалованье, но при этом не носиться целый день по Парижу с поручениями и не просиживать штаны в какой-нибудь пыльной конторе, то заходите как-нибудь ко мне – надеюсь, столкуемся.
В то время мы с Симилором снова объединились в идеального натурщика. Я говорю «идеального», но это не совсем так, – да, у него красивые икры, а у меня хорошо развита грудная клетка, но для полной гармонии нам всегда не хватало третьего компаньона, с физиономией поприличнее наших – ведь ни Симилор, ни я никак не можем сойти за красавцев, чьи лица желал бы запечатлеть на холсте любой художник.
Я растил малыша и с каждым днем чувствовал все большую потребность в няне для него, а дела наши шли хуже некуда, так что Симилору и мне приходилось даже продавать наши изысканные формы за жалкие пятнадцать су, позируя господину Барюку-Дикобразу и господину Гонрекену-Вояке в хорошо известной тебе мастерской Каменного Сердца, где рисуют для ярмарочных балаганов всяких акробатов, канатоходцев с шестами, тигров, львов, ученых обезьян и прочих зверюшек.
Тут мамаша Лео тяжело вздохнула. – Прости, я не должен был напоминать об ушедших днях счастья и славы, – сказал Эшалот. – Но слушай же дальше.
В общем, шевалье Мора предложил мне именно то, о чем я мечтал чуть ли не с детства, – надежный заработок, не мешающий жить спокойно и в то же время не ограничивающий меня в моих перемещениях по городу.
Да, я видел его бледное лицо на, какой-то картине, писанной маслом, – ну и что с того? Многие образованные люди в юности бедствуют, вполне возможно, что и шевалье Мора был прежде натурщиком. Тут нет ничего зазорного.