Роковой оберег Марины Цветаевой
Шрифт:
— Не хочется что то, я лучше поработаю, — кисло улыбнулась я. — Например, возьму интервью по заданию редакции.
И в самом деле, надо было что то делать, чтобы не свихнуться от неизвестности и постоянного ожидания. День клонился к вечеру, но было еще светло. Решив пешочком прогуляться по морозу, я отправилась к ветерану Егорову. Тимофей Ильич проживал в частном доме у самого леса на Сосновой улице. Я торопливо шагала по заснеженной дорожке в сторону сосен, опасаясь, что приду слишком поздно и ветеран откажется со мной беседовать, когда мне вдруг показалось, что я слышу за собой быстрые шаги. Обернувшись, в ранних сумерках я увидела, как среди деревьев у дома отчима мелькнула знакомая черная
— Марьяна! — закричала я, перебегая дорогу.
Я смотрела только на знакомую фигуру, маячащую передо мной, с трудом различая под капюшоном расплывчатое пятно с яркими губами цвета пурпурной розы, и не заметила, как из за поворота выскочил автобус и пребольно ударил меня боковым зеркальцем в плечо. Под скрежет тормозов я отлетела к обочине и стукнулась головой о бордюр.
— Ты что, ненормальная? — выкрикнул усатый водитель, выпрыгивая из кабины. — Смотреть надо, куда идешь!
— Простите, я не нарочно, — потирая ушибленные места, пробормотала я, оборачиваясь туда, где раньше видела фигуру в черном. Но на месте призрака стояли трое парней и ловили машину.
Водитель помог мне подняться и, убедившись, что я могу самостоятельно добраться до травмпункта, двинулся дальше по маршруту. Остаток дня я провела в медсанчасти за обследованием ушибленного плеча и головы. К счастью, ничего серьезного врачи не обнаружили, однако мне стало совершенно очевидно, что проклятие Марьяны начинает сбываться.
Вероника настояла на более тщательном обследовании, ибо шум в ушах не проходил, а в глазах время от времени двоилось, и утро следующего дня я посвятила томографии. Исследование ничего не выявило, врач предположил небольшое сотрясение мозга, и я, приободрившись, ближе к вечеру снова отправилась на Сосновую улицу, сверяясь с блокнотом и держа курс на указанный в нем адрес ветерана Егорова. Нужный мне дом оказался двухэтажным, с мансардой и верандой, добротный, крепкий, хотя и старой постройки. Я остановилась у невысокого дощатого забора и огляделась по сторонам. К воротам вела широкая нерасчищенная дорожка, по обеим сторонам которой высились снежные сугробы. Позвонив в калитку, я услышала низкий собачий лай, затем увидела, как распахнулись двери дома, после чего раздался грозный окрик:
— Фу, Джек! Сидеть! Кто нужен?
— Я к Тимофею Ильичу из газеты насчет интервью ко Дню защитника Отечества, — повысив голос, прокричала я, рассматривая застывшего на пороге седого мужчину с помятым лицом и про себя удивляясь, как можно столь хорошо сохраниться, дожив до девяноста
— Нету Тимофея Ильича, в больницу увезли, — сердито проговорил хозяин, захлопывая дверь, и я уже хотела было повернуть обратно, но в доме ветерана прямо напротив меня с грохотом распахнулось окно, и старческий голос прокричал:
— Насчет интервью? Из газеты? Тут я! Мишка, убери собаку!
Через минуту во двор вышел седой недовольный Мишка в овчинном тулупе военного образца и белых валенках и освободил путь от рычащей и скалящейся овчарки. Миновав присыпанный снегом двор с банькой в одном углу и беседкой в другом, я прошла к крыльцу и поднялась по ступеням.
— Ну, наконец то! Девчонку из газеты прислали! Это хорошо, я с девчонками люблю поговорить, — потирая руки, радостно проговорил ветхий старик, встречающий меня в прихожей.
Был он высок и худ, и шерстяной спортивный костюм с лампасами, какие, судя по оте чественным фильмам, выпускали лет сорок назад, висел на нем, как на вешалке. На узком лице с запавшими щеками, поросшими редкой щетиной, выделялся массивный нос и помимо воли привлекали внимание покрытые седыми волосками уши, большие и коричневые, как печеночные оладьи.
— А я все думаю, когда же ко мне из газеты придут? — возбужденно говорил ветеран. — Ведь Тимофей Егоров войну прошел, а никто даже не поинтересуется.
— Ну как же, вам много раз звонили из редакции, хотели записать ваши воспоминания о войне, но вы отказывались от встречи, — удивилась я.
Хозяин нахохлился и засопел пористым носом.
— Не знаю, если б звонили, я бы давно вас позвал, мне есть что порассказать, — пробурчал он. — Должно быть, это Мишкины штучки. Сын у меня рецидивист, три года как с зоны вернулся. Сидел за воровство. Жена померла в девяностом, с тех пор вдвоем и живем, и все время собачимся. — Ветеран безнадежно махнул рукой и, спохватившись, пригласил: — Не стойте в дверях, проходите в гостиную.
Старик двинулся первым, я последовала за ним. Распахнув дверь, хозяин сделал широкий жест и указал мне на стул рядом с круглым обеденным столом, покрытым темной скатертью с пышными кистями. Сам он присел на край потертого дивана и подался вперед, собираясь отвечать на вопросы. Интерьер комнаты был скромен — полированная стенка, низкий столик у окна, ламповый телевизор на тумбочке да пестрый ковер на стене. Пол застилала вытертая дорожка, а на свободной от ковра стене висела репродукция врубелевского «Демона», соседствовавшая с бойкими ходиками. Я устроилась на стуле, откинувшись на спинку, и приготовилась записывать беседу на диктофон, краем глаза поглядывая сквозь приоткрытую дверь на мелькающую в коридоре фигуру Михаила в тулупе и валенках.
— Тимофей Ильич, где для вас началась война? — задала я первый вопрос.
Старик задумчиво поскреб щеку и, посмотрев на меня внимательными серыми глазами, на удивление живыми и осмысленными, внятно произнес:
— Война застала меня в секретной школе по подготовке диверсанток, проходившей по документам как курсы повышения квалификации профсоюзных работников. Это здесь, недалеко, за лесничеством. В бывшем детском санатории.
Глядя на мои округлившиеся глаза, старик благодушно пояснил:
— Где же еще и устраивать такую школу, как не в Лесном городке? Раньше здесь вообще ничего не было, ни многоэтажек, ни санчасти, только густой еловый лес вперемежку с соснами. И детский санаторий для туберкулезников. В двадцать седьмом году специально для разработки и производства военной техники построили городок, с пропускным режимом и прочими строгостями закрытого объекта. Детский санаторий прикрыли, а здания приспособили под учебное заведение для секс шпионов. Между собой мы называли курсанток «ласточками», а разведшколу именовали «Ласточкино гнездо».