Роковой срок
Шрифт:
Он мчался так до полудня, но ни единой живой души не встретил в бескрайнем выбеленном пространстве, а была призрачная надежда – вдруг да замелькают на окоеме заметные шапки скуфьего разъезда и лес поднятых копий или хотя бы один-единственный гонец Важдая...
На окоеме же во всю степную ширь даже в полунощной стороне светилось зарево, которое бывает после землетрясения, и в мареве отражались его отсветы, создавая ощущение, будто впереди вода с солнечными бликами, которую пьют рапеи и сыты бывают.
Обратно он ехал сгорбившись и глядя в землю, читал кочевой след. Выбитая, глубоко вспаханная копытами и разлинованная колесами твердь,
За кочующим волчьим племенем, то подолгу таясь на земле, то вспарывая ее пружинистыми скачками, двигались пардусы, подбирая все, что осталось от волков, а иногда, если те были пресыщены падалью, то и мирно деля с ними пищу. За этими огромными кошками рысили твари поменьше – дикие собаки, степные лисицы и совсем уж мелкие, но многочисленные корхи, питающиеся конским и коровьим пометом.
Но замыкало это бесконечное и бурное движение медлительное и на первый взгляд равнодушное ко всему турье племя, коему не пристало опасаться ни волчьих стай, ни пардусов, ни людей и прочих тварей. Ростом туры были с крупного коня, а мощью, как десяток, и среди всех обитателей степи не находилось тех плотоядных, кто бы отважился вкусить его плоти. Когда они появлялись на кочевом пути, казалось, что всякое движение и время останавливаются, ибо вид их завораживал взор кочевника.
Однако не перед этой невероятной силой и спокойствием преклонялись сары, считая их священными. Если в волков оборачивались люди, то образ тура принимали боги, когда спускались на землю.
На волков можно было охотиться в день зимнего солнцестояния, на прочего зверя круглый год; на туров же никто и не помышлял поднять копье или пустить зверовую стрелу. И жизнь они вели такую же, как сары, кочуя весной в полунощную сторону степи и поздней осенью – к морю. По поведению этих земных тварей можно было предсказать не только будущее, но еще и узнать, благоволит ли Тарбита к сарам и к какому его племени.
Туры не умирали в степи, как все другие животные; они не уходили в долину смерти, как делали это пардусы, не бросались со скал, как старые волки, и не бились о землю, как орлы; по воле огненной богини они приносили себя в жертву людям, когда приходил срок. Однажды утром, выйдя из шатра или кибитки, можно было увидеть старого тура, непременно лежащего возле родового костровища. И это было знаком особого покровительства Тарбиты, ибо никому из смертных Земных тварей не удалось бы по собственной воле поймать в степи и привести к своему стану буйного быка, так что являлись они лишь по божьему велению.
И тогда собирался весь род и начинался торжественный
Из хребтовой части шкуры потом выкраивали самые прочные и легкие обереги, которые пристегивались на грудь воину вместо железных лат, из грудинной шили мохнатые шапки государю и первым воеводам, из боковой – крепчайшие сапоги, а из нежной паховой, покрытой мягким волосом, делали подбрюшники для беременных женщин, которые позволяли ездить в тряских кибитках даже в день разрешения.
Из рогов же, окованных золотом, делали боевые рога: один доставался родоначальнику, второй – старшему сыну.
Если в течение трех лет подряд к одному и тому же кострищу Тарбита присылала двух жертвенных туров, а на пир внезапно приходил третий, то это значило, что богиня небесного огня сделала выбор и послала своего земного брата Таргу, принявшего образ быка.
Третьего жертвенного быка не подвергали закланию, а мыли кобыльим молоком, после чего оборачивали лентами самой дорогой ткани, оставляя лишь голову, затем укладывали на огромные носилки и поднимали на высокий холм. Там весь род становился в хоровод и пел гимны Тарге, а ярый муж все это время держал быка за рога, наставив их себе в грудь.
Эти проводы в последний путь продолжались иногда по несколько дней, до тех пор, пока тур не заснет и Тарга не покинет бычьего образа, оставив на земле свою бездыханную оболочку. Случалось, что когда люди поднимались на холм, то находили главу своего рода нанизанным на рога, и это значило, что избранник Тарбиты был недостоин владычествовать над сарами и Тарга наперекор своей сестре не позволил ему взять в руки государев бич.
Хоть и редко, но между богами тоже возникал спор.
В тот миг, когда дух быка покидал тело, будущий государь получал свою часть: ему открывались сакральные имена богов. И если непорочным девам и досужим волхвам, добровольно отринувшим жизнь по року, доверялась невеликая часть, составляющая всего лишь одно тайное имя богини небесного огня, то избранный ею государь получал полную, то есть оглашался женихом Тарбиты и посвящался в таинство имен всех богов.
Не ведая части, не обладая сакральной вестью, можно было бесконечно взывать к Тарге или Тарбите, что и делали невежды, бессмысленно тратя огонь своей души и жар слова. Знание истинных божьих имен и отличало государя от простого смертного сара; это возвышало избранника над другими, вызывало уважение, почитание и право называться Сарским Владыкой, ибо он не подданными своими владел, а знал, как обратиться к богам, чтоб во всякий час быть услышанным.
И это как раз составляло государево наследство, которое он передавал наследнику, как и жертвенный тур, в последнее мгновение жизни.
Оканчивалось Владычество, когда прерывалась роковая нить, которую пряла богиня небесного огня, и некому было сообщить сокровенное знание, или когда сам государь и род его впадал в беспамятство и забывал имена богов. Но чаще это случалось, когда Сарский Владыка по той или иной причине, к примеру, под пытками своих соплеменников или от великодушия и желания блага своему народу, разглашал свою часть. Тогда все люди становились счастливыми, разговаривая с богами, как с равными себе. Но счастье это длилось недолго, поскольку боги глохли от криков и воззваний, и впоследствии народ оказывался и без государя, и без божьего покрова.